— Ты. Ты решила это давно, когда только собиралась на Землю. Здесь очень нужна твоя помощь.

— Чем я могу ей помочь? Разве тем, что уйду. Стану травой, камешками, песком.

— Человек и Земля — это единая сущность, одна система. И все, что делаешь ты, отражается на структуре планеты. Разве ты не изменилась после того, как на Сейв-Вэре рушились скалы? Разве ты не чувствуешь, как переменился мир?

— Еще бы, — горько усмехнулась девушка. — Я теперь — прокаженная, и все, кто касается меня, — тоже заболевают.

— Или — тоже начинают понимать то, что уже поняла ты?

— Я? Как раз все дело в том, что я ничегошеньки не понимаю.

— Разве? А тебе не приходило в голову, что маяк никогда не ставят в светлых местах? И, может быть, твое единственное предназначение — светить туда, где темно?

— А близнецы? А остальные? Те, кто погиб?

— Они сделали свою часть дела, теперь — время за тобой. Последние дни тебе плохо, ты беспокоишься и тревожишься, но неправильно истолковываешь все это.

— Неправильно? Я знаю, что просто схожу с ума.

— Это — ложный посыл, не бойся его. Твое беспокойство — это тревога не о себе, это — опасение за судьбу планеты.

— Что? Причем тут планета?

— Разве тебе безразлична судьба партнера?

— Макса?

— Земли. Планета — партнер любого из вас, людей, она нуждается в тебе так же, как ты в ней.

— Тогда почему все происходит так? Разве Земле нужно, чтобы я страдала?

— Не стоит думать, что твоя жизнь — это наказание за что-то. Земля — не пристанище грешников. Земля — это место строительства рая.

— Именно поэтому здесь так много зла. И оно сильнее, изощреннее, пронырливее, чем добро! Почему так? Почему это допускает Бог? Или, как ты говоришь, Дух? Почему он не защищает наши души?

— Потому что за них никто не борется.

— Как это?

— Зло — это то, что создано самим человеком, а не кем-то коварным и всемогущим! Тьма не в щупальцах коварных пришельцев и не в кознях дьявола, она — в ваших головах. Зло и добро, как и тьма и свет — внутри вас. И только вы решаете, чему из них суждено проявиться. Вы определяете необходимую меру равновесия, а вовсе не сражающиеся за ваши души ангелы и демоны. И означает это единственное — зло победимо, и вы вполне властны над ним. Помнишь, ты была маяком?

— Да, но мне было очень страшно…

— Чего ты боялась? Ты — на скале! Ни волны, ни ветер не могут причинить тебе вреда. Шторм и острые камни опасны для заблудившихся во мраке, но не для маяка!

— В смысле?

— Свет маяка указывает безопасный путь к гавани. Именно для того их и ставят.

— Но я сама не знаю, где эта гавань. Кто покажет путь мне?

— Место уже называлось, вспомни. Новый Иерусалим.

— Только где он находится, одному Богу известно…

— Значит, и тебе. Ведь ты — часть Бога…

— Я?! Вот это, — Ольга презрительно ткнула пальцем в свое отражение, — часть Бога?

И вдруг зеркало подернулось мягкой золотистой дымкой, словно на стекло набросили тонкую вуаль. Несколько мгновений эта вуаль играла робкими складками, расправляясь, потом натянулась упруго и строго и неожиданно замерцала золотистыми теплыми огоньками, которые, отражаясь в зеркале, рассеивали по всему невеликому пространству ванной волшебное золотое же сияние. Минута — и комната превратилась в теплый сгусток света, ласкового и трепещущего. На месте зеркала образовался вытянутый, похожий на дверь проем. Повинуясь какому-то безотчетному влечению, девушка раздвинула светящийся воздух и шагнула в зовущую неизвестность.

Комната, куда она попала, оказалась такой огромной, что ее стены терялись в золотом мерцающем мареве. Однако чисто интуитивно Ольга знала, что и стены, и потолок, и все остальное, чем заполнено помещение, — одного цвета — золотого. Прямо по центру стоял высокий трон, величественный и одновременно — словно летящий. На троне восседал кто-то невероятно красивый, сияющий, теплый. От него исходили такое радушие, такая заинтересованная родственность, что Ольга, нисколько не страшась, сделала несколько шагов вперед.

Золотое существо на троне оказалось ближе, стали отчетливо различимы легкие струящиеся одежды, радостное свечение над головой, что-то легкое и парящее за спинкой трона. Девушказашла немного сбоку и обнаружила, что то, за спиной — громадные и прекрасные крылья.

Это — Бог, — поняла Ольга. — Сияющий, светлый, непостижимый. Ну, конечно, именно таким он ей всегда и представлялся, просто она этого не знала.

Почему-то совершенно не было страха. Наоборот. Все ее существо наполнилось радостным ликованием, будто она, наконец, обрела то, к чему так давно и безуспешно стремилась.

— Я могу подойти ближе? — спросила девушка, наверняка зная ответ.

— Конечно, — ласково произнес золотой голос.

— Я всегда знала, что ты — такой!

— Конечно, — согласился тот.

Славина подошла совсем близко, подняла голову. Ей очень хотелось увидеть черты лица того, кого она знала всю свою жизнь, но ни разу не видела вот так, рядом.

От прекрасного создания исходил ликующий праздничный свет, его отблески падали на Ольгу, и она чувствовала, что тоже становится такой же золотой, такой же сияюще-светлой.

— Не бойся, — к девушке протянулась золотая изящная рука, помогая подняться на ступеньку тронного возвышения. Рука была явно не мужской, слишком тонкое запястье, слишком длинные пальцы…

Славина поднялась выше, почти на уровень чудесного лица.

Нет…Это невозможно…Откуда ей так хорошо известны эти черты? Нос, рот, глаза, упрямые скулы, вот эта родинка над губой? И даже крохотный, в виде звездочки, шрам? В три года ее клюнул петух, когда она в деревне у бабушки забралась в курятник. Мама потом все время говорила, что ее Бог уберег, вполне могла лишиться глаза…

— Кто ты?

— Ты.

— Ну? — нетерпеливо и восторженно заорал Барт. — Что я говорю? Лиза! Мари! Где вы?

— Мы тут, — голос явно шел снизу и слева. — Под козырьком!

— Я вас не вижу! — крикнул Барт. — Махните рукой или дайте какой-нибудь знак!

— Я не могу, у меня обе руки сломаны, — плаксиво произнес голосок. — А Лиза спит.

— Так разбуди!

— Не могу, я сама только что проснулась.

— Да где вы, черт возьми? — Барт просто подпрыгивал от нетерпения, разглядывая скальную гряду слева. — Где этот козырек?

— Ну вот же, красный куст растет, видите, под ним! — продолжал лепетать голосок.