Шаль соскользнула с головы. Заплаканное лицо женщины было все в морщинах, старых и новых, а ее всклокоченные волосы были скорее седыми, чем светлыми. Щеки были в царапинах, причем свежих – она явно исцарапала себя сама. И все же, хотя годы и сделали с ней свое черное дело, было видно, что в молодости она была красавицей. Судя по всему, ее дочь тоже красива, и это многое объясняет.

Арминий не обратил внимания на цокот лошадиных копыт. В этом месте всадники – обычное дело. Но цокот почему-то замер прямо у него за спиной.

– Прочь с дороги! – крикнул знакомый голос. Туберон. В душе Арминия мгновенно шевельнулся гнев, но он даже не поднял глаз.

– Приветствую тебя, трибун! – поздоровался Мело.

– А, Мело! Я сразу тебя не узнал, – произнес Туберон уже мирно, вернее, почти мирно.

– Освободите трибуну дорогу, – велел Мело воинам по-германски.

Когда трибун и его свита проезжали мимо, Арминий решил встать. Узнав его, Туберон удивленно нахмурил брови, затем посмотрел на сидящую у дороги женщину, скривил губы, но ничего не сказал.

– Арминий! – поздоровался он и учтиво кивнул.

– Трибун! – ответил херуск, глядя ему вслед, и про себя подумал: «Ах ты, кусок дерьма. Заносчивый римский щенок. Такие, как ты, лишь еще больше укрепляют меня в своей правоте».

– Не обращай внимания на этого сопляка, – пробормотал он, снова садясь рядом с женщиной. – Может, он и родился во дворце, но ведет себя как будто родом из навозной кучи.

Женщина ответила ему печальной улыбкой. Арминий же, подавив в себе гнев, заговорил с ней как можно мягче:

– Расскажи мне, что стряслось с твоей дочерью.

– Мы… мы пришли сюда вчера, чтобы продать шерсть. К тому времени, когда мы ее продали, было уже поздно, и я нашла на постоялом дворе комнату. В таверне было полно солдат, но хозяин поклялся, что нам здесь ничего плохого не сделают. И все же, поужинав, мы на всякий случай сразу же вернулись к себе. Но, похоже, один из солдат заметил мою дочь. Не успели мы лечь спать, как он плечом выбил дверь… – Женщина вытерла слезы. – Я закричала, но снаружи у него стоял дружок, чтобы не дать никому прийти нам на помощь. Приставив к горлу дочери нож, он… – Из горла женщины вырвались сдавленные рыдания.

Арминий стиснул зубы. Подобные вещи случались в римских лагерях сплошь и рядом. Обычно насильники оставались безнаказанными. Старшие офицеры, вместо того, чтобы покарать виновных, всячески их выгораживали.

Очередное подтверждение тому, подумал Арминий, что для правителей действует одно правило, а для подданных – другое. Ответ начальника караула и, в частности, брошенные им монеты – такого женщина никак не ожидала.

– Извини, что с твоей дочерью так обошлись, – сказал Арминий.

– Ты поможешь? – В голосе женщины первые прозвучала надежда.

Арминий заставил себя посмотреть ей в глаза.

– Найти солдата, что надругался над ней, не зная ни его имени, ни подразделения, практически невозможно.

– Гай, – тотчас сказала женщина. – Я слышала, как приятель называл его Гай.

– Это самое распространенное римское имя, – возразил Арминий.

– А еще у него рябое лицо.

– Рябое лицо у многих.

Она как будто уловила его сомнения.

– Моя дочь, ей всего пятнадцать лет! Она до сих пор истекает кровью после того, что сделал с ней этот зверь. Ты наверняка можешь мне помочь. Умоляю тебя, сделай хоть что-нибудь!

Арминий тотчас вспомнил судьбу собственной тетки – над ней также надругались, после чего у нее на глазах до смерти замучили ее сына. А потом убили и ее саму. Перед глазами херуска поплыл кровавый туман. Он сжал руку женщины, заставляя ее посмотреть ему в глаза.

– Тот, кто надругался над твоей дочерью, за это заплатит. Это я тебе обещаю. Клянусь всемогущим Донаром, месть найдет насильника.

– Когда? – шепотом спросила она.

– Скоро. Большего сказать не могу.

– Я подожду, – ответила женщина, вытирая с лица слезы. – Но как я узнаю, что он наказан?

– Ты не должна ни с кем об этом говорить. Ты меня поняла? Ни с кем, – шепотом приказал Арминий.

– Клянусь жизнью дочери, что не стану.

– Я же клянусь собственной жизнью и собственным именем Арминия, что ты узнаешь, когда этот сукин сын понесет заслуженную кару.

Она посмотрела на него большими глазами.

Арминий едва не сказал ей, что вскоре насильник – а также все его дружки – станут пищей воронов. Увы, сказать это – значит поставить под удар весь его план.

– Это узнают все, – сказал он.

День был долгий и жаркий – двадцать миль патруля на восток, во главе когорты. Как хорошо, что он подошел к концу, с облегчением подумал Тулл. Пока что ничего подозрительного центурион не заметил. Скорее, наоборот. В целом легионеров встречали в деревнях дружелюбно. Нет, конечно, не с распростертыми объятиями, но гораздо теплее, чем два месяца назад, когда они только пришли сюда. Не говоря уже о том, как их встречали в предыдущие годы. Улучшение налицо, подумал Тулл. Похоже, племена постепенно привыкают к власти Рима. Даже такой циник, как опцион Фенестела, отметил перемену в настроениях местных жителей.

Когда когорта вернулась в Порта Вестфалика, стоял изнуряющий послеполуденный зной. На полях, что тянулись вдоль дороги, собирая урожай, копошились местные жители. Под палящим солнцем и мужчины, и женщины разделись до пояса. Стоило солдатам Тулла увидеть перед собой такое количество обнаженных женских тел, как воздух огласился похотливыми возгласами и свистом. В ответ варвары принялись выкрикивать оскорбления, однако центурион не стал приструнивать солдат. Если женщина ходит полуголая, чего еще ей ждать? Так что пусть не обижается.

Вернувшись в лагерь, Тулл распустил когорту по казармам. Проследил он лишь за своей центурией; пока солдаты снимали с себя доспехи, не забыл похвалить тех, кто задавал шаг, или тех, чьи латы и шлем блестели ярче, чем у остальных. Убедившись, что всё в порядке, он отправился в свою палатку, где его уже поджидали Амбиорикс и Дегмар. Странно, но вражда, которую он ожидал между обоими его рабами, так и не проявилась. Галл и германец, старый и молодой, быстро подружились и поровну поделили обязанности. Амбиорикс разводил огонь, а также готовил – это было одно из его любимых дел. Остальное – стирку, чистку оружия и доспехов – он с радостью перепоручил Дегмару. Кстати, тот также спал у входа в палатку.

Помывшись водой из ведра – ее из реки принес Дегмар, – Тулл уселся перед палаткой на старый табурет. Сиденье это служило ему много лет и повидало немало кампаний. Сидя на нем с кубком вина в руке, Тулл обожал благодушно, однако зорко наблюдать за своими солдатами. Правда, на сей раз его внимание привлекли оба раба. И в первую очередь Дегмар, похоже, пребывавший в мрачном настроении.