– Что случилось?

Барбара высморкалась.

– О, ничего. Все как обычно.

– Как обычно? — переспросил Хьюго.

Барбара печально ему улыбнулась.

– Спать некогда, времени нет, слишком много работы и никакого сочувствия ни от кого на работе, когда позвонили из яслей и сказали, что Изабелла заболела, и попросили меня ее забрать. Мне пришлось отменить важное совещание. — Она замолчала и скорчила гримасу. — Но что можно сделать? Тебя разрывают на части между домом и работой… — Она сглотнула.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — мягко сказал Хьюго.

— Не нужно понимать меня неправильно, — более эмоционально воскликнула Барбара. — Мне нравится моя работа… То есть обычнонравится. И, если честно, когда на подходе еще один ребенок, я не могу себе позволить не работать. — Она нежно похлопала себя по животу.

Тео заскучал во время разговора, и принялся вертеться, пытаясь вырваться из рук отца. Барбара почесала его под подбородком.

– Спасибо тебе за сочувствие, — поблагодарила она Хьюго.

– Не за что.

– Есть за что. Когда знаешь, что ты — не единственный в мире родитель, вертящийся как белка в колесе, это помогает справиться с трудностями. Мне важно знать, что есть и другие люди, которые понимают, что я чувствую. — Она похлопала его по руке. — Мы, работающие родители, должны держаться вместе, поддерживать друг друга.

– Да, — кивнул Хьюго, вспоминая похожий разговор со Сью. Он улыбнулся Барбаре, осознавая, что испытывает чувство удовлетворения, хотя и совершенно отличное от того, что испытывал после удачно завершенной сделки. Это было чувство товарищества, общности, а не победы и получения прибыли за счет какого-то доверчивого типа. Он улыбнулся Барбаре. Они — товарищи по оружию. Товарищи с детьми на руках.

Барбара извлекла откуда-то маленькое зеркальце и рассматривала свое отражение.

– Боже. Ты только взгляни на меня. О, какого черта. Мне пора за Изабеллой.

– Я надеюсь, что она чувствует себя лучше. Хьюго пошел дальше по коридору, как и обычно улыбаясь при мысли о чувстве товарищества. Как раз когда он подошел к входной двери, из своего кабинета выскочила Ротвейлер. Хорошее настроение тут же испортилось.

– Мистер Файн? Мы можем с вами поговорить?

Хьюго замер на месте. После случая с тортом он не ожидал новой встречи так скоро.

– М-м-м… да. Конечно, — сказал он. Ярко-красный пиджак Ротвейлера подчеркивал красные прожилки у нее в глазах. Она быстрым шагом подошла к тому месту в коридоре, где стоял Хьюго, и внимательно осмотрела Тео, который к этому времени начал попискивать. Уголки губ заведующей неодобрительно опустились. Она покачала головой.

– Мистер Файн, мы не собираемся это терпеть.

– Терпеть что? — резко вдохнул воздух Хьюго. — Послушайте, ему трудно. Ему сложно со мной расставаться… Он — чувствительный мальчик и…

– Не это. Я говорю о другом. — Ротвейлер потянула Тео за штанишки. — Вот так вы одели его сегодня утром. Для начала они надеты задом наперед.

Хьюго увидел, что так и есть. Карманы смотрят не в ту сторону. А вообще зачем детям такого возраста карманы?

Он повесил на лицо свою самую обворожительную улыбку. Пришла пора воспользоваться знаменитой магией Файна и завоевать старую летучую мышь на свою сторону.

– Если честно, то вообще чудо, что эти штанишки на нем оказались. — Он придал лицу такое выражение, от которого всегда таяли женщины. — Пытаться одевать Тео — это все равно, что сражаться с осьминогом, ха- ха…

Ротвейлер подняла одну руку, ладонью к Хьюго.

– Мистер Файн, я руковожу яслями, которыми пользуются свыше пятидесяти родителей с маленькими детьми. И всем им удается вполне нормально их одевать.

Хьюго стало больно от этой несправедливости. Он почувствовал себя уязвленным. Он — мужчина, который пытается справиться самостоятельно. Она же определенно может дать ему какое-то послабление? Он с внутренней дрожью следил, как Ротвейлер теребит нижнюю часть рубашки Тео, на которой имелись две пуговички, которые так и остались не застегнутыми. Сверху остались две пустые петли. Рубашка была здорово перекошена.

– Мы сегодня торопились… — выпалил Хьюго.

– Вы не только не потрудились застегнуть рубашку как следует, но вы надели и рубашку задом наперед, — обвиняла его Ротвейлер. — Застегиваться должно сзади.

О, ради всего святого, откуда ему это знать? К проклятой рубашке не прилагалась карта. Неужели эта женщина не понимает, сколько времени ушло на застегивание пуговиц, пусть и неровно?

– Мистер Файн. — Ротвейлер сложила руки на груди и посмотрела ему прямо в глаза. — Одним из основных правил «Цыпочек» является опрятный внешний вид детей. Родители должны привозить их опрятно одетыми. Вы должны это знать. Вы ведь читали правила.

У Хьюго опустились плечи. Дело в том, что он не читал никакие проспекты. Несомненно, правила лежали где-то в груде бумаг, которые теперь напоминали Манхэттен в каждой комнате дома на Фицерберт-плейс.

– Простите, — пробормотал он. Но Ротвейлер еще не закончила.

– Это правило придумано не просто так, мистер Файн. Оно приучает к опрятности и чистоте, а также уважению к нашему заведению. Когда вы появляетесь с ребенком в таком виде, как ваш, это не только подразумевает противоположное, но говорит и о вашем пренебрежении к самому ребенку.

Хьюго почувствовал такую злость, что она его поразила.

— Вы утверждаете, что я с пренебрежением отношусь к своему ребенку?

Ротвейлер поджала губы.

– Я просто предупреждаю вас, что в случае дальнейшего нарушения правил «Цыпочек», мы будем вынуждены с вами расстаться.

Гнев сменился внезапным ужасом. Он помнил, в какой мере зависит от яслей. Они позволяют ему самому работать, и благотворно влияют на Тео.

– И есть еще один вопрос, — продолжала Ротвейлер.

У Хьюго опустилось сердце.

– Еще один?

Ротвейлер смотрела на него сурово.

– У Тео сделаны все прививки?

Хьюго почувствовал облегчение и смог уверенно кивнуть. Этот аспект ухода за ребенком он соблюдал с особой тщательностью, правда, при помощи уведомлений от врача, которые ему присылали.

– С этим все в порядке. Вскоре сделаем еще одну.

Ротвейлер выглядела удовлетворенной.

– Хорошо. А то у некоторых детей в яслях была опасная сыпь. Но у Тео в таком случае не должно быть проблем.

Когда они покидали ясли, Тео дал волю своему раздражению пронзительным криком, который до этого сдерживал. Хьюго ни в коей мере его не винил. Наоборот, он хотел к нему присоединиться. Шум усилился, когда Хьюго попытался убедить сопротивляющееся младенца занять место в машине.