И тогда дикий крик, услышанный в лагере Василия Исаича и профессора, вырвался из его груди в первый раз. Выпрямившись на трясущихся своих ногах, он тотчас понял, что никто его удочек у него не крал! Украли только «кружки» и сетку, да «телевизор», которые и привезли в тот же вечер с повинной на мотоцикле всем лёниковым семейством под лай собак, хоть и стянул их сын бригадирки – длинноволосый Манюсь… Привезли – и просили не сообщать, уладить всё по-хорошему…

Рухнул Живулькин тогда на кровать, и с ужасом понеслись мысли у него в голове… А когда первый испуг прошёл, то почувствовал он, что лежит на чём-то твёрдом. И жуткое, бешеное подозрение заставило его встать и пошарить под одеялом… И когда трясущимися руками вытащил он из-под этого одеяла, и потом из-под одеяла у Вадика четыре экземпляра – его родимых – одинаковых немецких удочек, то вырвался из его живота тот второй крик, за которым последовал взрыв безумного истерического смеха…

Когда Жора вместе со всеми примчался к месту происшествия, на лицо потерпевшего вернулся кое-какой румянец.

– Выпей… – протягивал Вадик слегка трясущеюся рукой полстакана воды с двадцатью каплями валерьянки.

Олег Николаич, которого усадили на стул, понюхал содержимое стакана и, не донеся до рта, выплеснул как-то зло себе за спину.

– У-у!.. – не договорил потерпевший и потряс стаканом. – Где эт-та?.. – сделал он какой-то сложный и всеобъемлющий жест рукой. – Под раскладушкой!

У ног Живулькина лежали пять экземпляров бамбуковых заграничных удочек в одинаковых чехольчиках.

Вадик мигом воротился из палатки, открыл поллитровку и налил половину стакана.

– Ещё… – слабым голосом попросил пострадавший и, дождавшись, пока дольют, осушил до дна.

Через минуту глаза его осовели, веки тяжело опустились, и Жоре захотелось перекреститься.

Живулькина уложили в палатке, укрыв двумя одеялами. Услышав сонное дыхание спящего, все молчаливо вышли. Им приходилось воспринимать реальность на трезвую голову.

На траве сидел Додик, изучая удочки. Приметив Жору, малец хитро спросил:

– И что вы собираетесь делать?

– А ничего. В Поставы назад поеду.

– А какую занимаете должность? – почувствовал Жора пытливый взгляд. – Работаете-то вы кем?

– Следователем.

– Чего ж вы сюда приехали? Удочки-то разыскивать – разве ваша работа?

– По дружбе, – нахально ответил Жора нахальному пацану. – Шеф попросил. Товарищем он оказался вашему Живулькину.

– И протокол не будете составлять?…

– Не буду. Удочки меня просили найти – нашёл. Остальное – ваша забота. Адью!

– Пойдёмте допивать кофе! Теперь он у всех холодный… – посмотрел профессор на Фиму. – Беру свои слова назад… – И Сан Саныч легонько подтолкнул вперёд Додика и стоявшего в нерешительности Жору.

– Ах, чуть не забыл! – догнал их уже на дороге Вадик. – Папа всё-таки дозвонился до вашей бабушки. Хорошо ещё, сказать успел, как приехал, и вам велел передать. Она просила вас за ней съездить. У Климовичей какие-то дела в городе, они вернутся только в конце недели…

Шурочка решила согреть оставшееся молоко. Профессор разжёг «шмеля». Они вдвоём хлопотали вдали от всех.

– Чего на похороны не поехала? – лениво зевнув, спросил Фима, ставя на землю ведро с водой.

– Крылов приедет, – не повернув головы от кастрюли, ответила ему Шурочка.

– Ха-ха-ха! Это номер! Нужны нам такие философы, которые пьют из консервных банок! Вот вдвоём бы и собрались…

– Он приедет с Соней!

– Уже? И как же – с палаткой? Или сразу в «апартаменты»?

– С хутором ничего не вышло, – покачала головой Шурочка. – Расположатся где-нибудь здесь…

– А ты, – не отставал Фима, – новую компанию подыскала?

Жора насторожился. Речь шла, кажется, об иностранце, надо было не упустить ни слова. Сам он не мог решиться спросить про утренний разговор с «фиолетовым» – не знал, как к ней обратиться, на «вы» – глупо, ребёнок, с виду как семиклассница, а на «ты» – не мог…

– Подслушивать нехорошо – сказала Шурочка.

– Вас подслушаешь! – хмыкнул Фима. – Твой красавчик засёк меня, как профессионал. Третий глаз у него на затылке, что ли? Или зрение инфракрасное…

Жора решил вмешаться. Лучшего случая ждать не стоило, да и вряд ли приходилось рассчитывать на другой случай. Информацию из неё не вытянешь, это ясно. А вот предупредить – самое время.

– Вы говорите об иностранце, – сказал Жора. – Считаю своим долгом сообщить, что он – подданный США, двоюродный брат Константика…

– Такого знаем, – кивнул Фима.

– Лично знакомы?

– Естественно! – захохотал Додик. – «Оба-я-тельный молодой человек…» – передразнил он слегка кокетливым голосом светской дамы.

– Сейчас объясним, – с улыбкой кивнул профессор.

– Так вот. Он и Константин Дубовец – наследники. Дядя в Америке оставил им по миллиону долларов.

– Крас-с-сота! – захлопал в ладоши Додик. – Ой, какой класс! По мильёну! Так Константик теперь миллионер!

Шурочка кончила доливать в кружки горячее молоко и унесла кастрюльку. Жора вопросительно взглянул на Сан Саныча. Тот кивнул, дожёвывая бутерброд.

– Так вот, однажды… Кажется, в прошлом году. Или раньше… Все были на рыбалке… кроме меня, ребят и Сашиной бабушки. Подходят к костру двое… лет сорока…

Что-то заставило Жору повернуть голову.

Шурочка с кастрюлькой в руках молча смотрела на Сан Саныча. Тот, наконец, встретился с ней взглядом, глотнул кофе и поперхнулся.

– Так вот… – продолжал он, прокашлявшись после того, как его заботливо похлопали по спине, и голос его звучал уже как-то без энтузиазма. – Симпатичные молодые люди… Побеседовали. А Константик… Тот особенно нашей Марии Александровне понравился. Она потом изумлялась: «Ай-ай-ай! Бандит, а такой обаятельный, такой обаятельный!» Вот и всё…

Шурочка поставила кастрюлю под стол к грязной посуде и спокойно занялась хозяйственными делами.

Додик хмыкнул.

– Да, собственно, вот и всё… – отвёл взгляд профессор, и Жора отлично понял, что сказали ему не всё. Только вот, почему?

И сколько бы ни гадал Жора, остался бы в неведении. Таков наш совковый подлый характер – слова лишнего не сказать приучена наша интеллигенция! А жаль – не услышал он самого главного – зачем приходил к их костру Константик с Мишей Кривицким. И если б занимал Жора другую должность (при всех его прежних человеческих качествах, понравившихся, кстати, лагерным отдыхающим) услышал бы он любопытные вещи.

А случилось вот что… Подошли к костру два странных человека, с виду вроде как из местных, одетые грязно, в заношенные телогрейки и старые сапоги дедовской довоенной кирзы, но взгляд их светился осмысленностью и нездешним лукавством – трезвые были эти два человека… и о чём-то с ребятами разговорились. Сан Саныч издали наблюдал – с машиной возился, заезженной старой клячей, карбюратор перебирал – к чёрту продать пора! Весёлый, тот, что пониже ростом и чуть постарше, достал из кармана горсть каких-то монет и по кругу пустил. Додик от восхищения прямо взвизгнул – и к незнакомцу: