6

«Стерново путешествие» — любимая книга братьев Бестужевых.

В рассказе Николая Бестужева «Шлисселъбургская станция», написанном уже в Петровском заводе, герой, отправившийся в Новую Ладогу по делам матери, а вернее, «выбирать невесту», застрял в Шлиссельбурге на почтовой станции.

«Чрез домы на противоположной стороне улицы проглядывали по временам, сквозь дождь, стены и башни Шлиссельбургского замка… Полосы косого ливня обрисовывали еще мрачнее ту и без того угрюмую громаду серых плитных камней; влево Нева терялась за домами; вправо озеро глухо ревело, переменяя беспрестанно цвет поверхности, смотря по силе порывов и густоте дождя, — и я первый раз дал свободу своим мыслям, которые до сих пор сдерживались или толчками, или ожиданием. Какое-то грустное чувство развивалось во мне при виде этих башен. Я думал о сценах, которых стены были свидетелями, о завоевании Петра и смерти Ульриха, — о вечном заключении несчастных жертв деспотизма. Мысли невольно останавливались на последних: может быть, думал я, много страдальцев гниет и теперь в этой могиле. Сколько человек, мне известных, исчезли из общества и тайна их участи осталась непроницаемой. Но за какое преступление, за что, по какому суду осуждаются они на нравственную смерть? Все, что относится до общества и его постановлений, до частных людей и сношений их, ограждено законами; преступления против них публично наказаны; но здесь люди бессильны, преступления их тайны; наказания безотчетны и почему?.. Потому что люди служат безответною игрушкой для насилия и самоуправства, а не судятся справедливостью и законами. — Когда же жизнь и существование гражданина сделаются драгоценны для целого общества? Когда же это общество, строящее здание храма законов, потребует отчетности в законности и Бастилий и Шлиссельбургов и других таких же мест, которых одно имя возмущает душу?»

Потом герой «Шлиссельбургской станции» пьет чай, беседует со смотрителем и его женой о том, как они мыкают горе на этой станции: тракт малоезжий; купечество ездит на долгих или на наемных; а кроме купцов только «офицеры да фельегари».

— Куда же ездят эти фельдъегери? — спрашивает герой.

— Куда? — переспрашивает жена смотрителя. — Прости Господи! Не ближе и не далее здешнего места… Разве, разве что в Архангельск; да пусть бы их ехали с Богом, а то не пройдет месяца, чтобы не привезли в эту проклятую крепость на острове какого-нибудь бедного арестанта.

— А вы видаете этих арестантов?

— Куда тебе! Нет, родной, никогда не видаем. Приедут всегда ночью и прямо на берег, не заезжая сюда. Я бегала не раз на реку, да только и видела, что повозку; жандармы и близко не подпускают; фельегар крикнет с берегу — с крепости зарычат каким-то дивным голосом; приедет катер: сядут, поедут, и бедняжка как в воду канет…

После чая герой «Шлиссельбургской станции» берется за чтение «Чувствительного путешествия» Лоренса Стерна, открыв его, конечно, на описании Бастилии.

«Боже мой, в двадцатый раз читаю это место, но еще впервые оно так на меня подействовало! Рассказ хозяйки, картина Стерна, задержка лошадьми, собственные предчувствия… мне кажется, что Шлиссельбург уже обхватывает и душит меня как свою добычу. «Так, — сказал я сам себе, шепотом, боясь, чтобы меня не подслушали. — Я имею полное право ужасаться мрачных стен сей ужасной темницы. За мной есть такая тайна, которой малейшая часть, открытая правительству, приведет меня к этой великой пытке. Я всегда думал только о казни, но сегодня впервые явилась мысль о заключении».

Долго я ходил по комнате, приучая воображение к тюремной жизни, страшно проявляющейся в разных образах предо мною; наконец фантасмагория моих мыслей прояснилась, припомнив, что года три или четыре назад, познакомясь с комендантом Шлиссельбургской крепости, я отвечал на зов его к себе в гости, что постараюсь сделать какую-нибудь шалость, за которую провинность доставят меня к нему на казенный счет. Тогда я еще не имел в виду цели, которая могла бы оправдать мою шутку».

Это только начало рассказа «Шлиссельбургская станция», в ходе которого появится на станции женщина, необыкновенно понравившаяся герою.

И он тоже необыкновенно понравится этой женщине, а кроме того выяснится, что к ней, собственно говоря, он и ехал знакомиться, но ни взаимное чувство, ни случай, столь счастливо сведший их, ничего не могут переменить.

Они расстаются.

Мысль о превратностях судьбы, ожидающих героя, как деятеля тайного общества, не покидает его. Он не может подвергнуть свою возлюбленную участи жены изгоя общества.

Вот такой романтический рассказ.

Михаил Бестужев уклончиво прокомментировал этот рассказ, дескать, его брату «не хотелось обнажать своей заветной любви пред чужими взорами», но нам интереснее тут не столько любовная линия, сколько игра Николая Бестужева с самим собою, которую он развернул в этом повествовании.

В самом деле…

Герой рассказа, а он очень похож на самого Николая Бестужева, смотрит в непогоду на Шлиссельбургскую крепость и думает об узниках, которые заточены там, пытается представить себя там, и всё бы ничего, но — напомним! — что «Шлиссельбургская станция» писалась в Петровском заводе, когда Николай Бестужев уже побывал в Шлиссельбурге…

То есть в рассказе он возвращается назад и думает о себе будущем, каким он стал сейчас, когда пишет рассказ.

Эта игра со временем усиливается воспоминаниями героя рассказа, который, познакомившись несколько лет назад с комендантом Шлиссельбургской крепости, ответил на зов его к себе в гости, что «постарается сделать какую-нибудь шалость, за которую провинность доставят его к нему на казенный счет».

История эта заимствована из жизни самого Николая Бестужева.

Об этом, отвечая на вопросы М.И. Семевского, вспоминал Михаил Бестужев: «С братом Николаем он (генерал Плуталов. — Н.К.) где-то в Петербурге познакомился, и когда Плуталов стал его приглашать к себе в Шлиссельбург, то брат, смеючись, отвечал, что «непременно приедет, а ежели вздумает не приехать, то привезут»… Этот намек, пропущенный им без внимания, Плуталов припомнил при нашем ему представлении».

В повествования Лоренса Стерна нарушение временной последовательности использовалось, как литературный прием. Николай Бестужев в «Шлиссельбургской станции», как и его брат Михаил в «мемуарах», нарушают временную последовательность и в своей прозе, и в самих своих жизнях.

Впрочем, похоже, что нарушили они эту временную последовательность и в ходе событий 14 декабря 1825 года.

Ведь, собственно говоря, если бы братья Бестужевы не стали обманывать солдат и не вывели бы их на Сенатскую площадь, не было бы, быть может, и самого восстания…

7

Странным образом перекликается игра рассказа «Шлиссельбургская станция» с судьбою Иосифа Викторовича Поджио, просидевшего в Секретном доме Шлиссельбургской крепости гораздо дольше других декабристов — шесть с половиной лет.

Иосифа Викторовича Поджио, старшего брата декабриста Александра Викторовича Поджио, привела в тайное общество, как он показал на следствии… любовь.