Кто была его невеста? Называли самые разные имена. Бёрджесс привлекал женщин, которым хотелось заботиться о нем – хотя бы отмыть, – и у него было несколько гетеросексуальных связей. Бёрджесс определенно обсуждал женитьбу с Гейл, сестрой Питера Поллока, а Маргарита Саградо, подруга, разделявшая его страсть к кроссвордам, была в него влюблена. Найджел Бёрджесс в 1985 году утверждал, что его брат «говорил о женитьбе на Клариссе во время войны. Об этом он сказал матери»[565]. Дэди Райлендс вспоминал, что Бёрджесс однажды привез Клариссу Черчилль в дом его родителей в Девоне и представил как свою невесту. Возможно, это была та самая поездка, когда их встретил Майкл Берри. Актриса Фанни Карби говорила, что Бёрджесс был помолвлен дважды – один раз с Клариссой Черчилль, а второй – с дочерью известного политика[566].

Отношения Клариссы Черчилль с Бёрджессом, определенно, были ближе, чем она любила вспоминать, – многие современники говорят об их близкой дружбе, которую также подтверждают постоянные упоминания о Клариссе в письмах к Питеру Поллоку, – но трудно поверить, что речь заходила о женитьбе. Энтони Блант в беседе с офицером МИ-5 Питером Райтом сказал, что «Бёрджессу поручили сблизиться с Клариссой его советские хозяева, чтобы обеспечить идеальное прикрытие для его шпионской деятельности». Бёрджесс пришел в ужас, получив такое задание, не в последнюю очередь потому, что ею всерьез увлекся Джеймс Поуп-Хеннесси. «Однажды он явился в квартиру Бёрджесса с револьвером, угрожая застрелить их обоих, а потом убить себя». Тайна этих отношений осталась неразгаданной[567].

Бёрджесс, всегда склонный к депрессиям и нестабильности, утверждал, что утратил интерес к политике, и поговаривал об уходе из Форин Офис, чтобы стать разъездным корреспондентом «Кантри лайф». Риса это удивило. «Я всегда чувствовал, что политические интересы Гая – верно или неверно направленные – были самой важной частью его существа и, если они умрут, самая ценная его часть умрет вместе с ними. Отказываясь от них, он отказывался от самого себя»[568]. Это же заметил Микки Берн. «Гай Бёрджесс был до мозга костей политиком. Если ему предстояло стать известным, то не из-за чего-то личного, такого как штраф, короткое тюремное заключение, временная работа на Би-би-си или написание периодических обзоров в «Нью стейтсмен» до конца своих дней. Нет, это должно быть как-то связано с великими историческими конфликтами и weltanschauungen (миропониманием) и затрагивать как можно больше властей предержащих. Именно этого, в каком-то смысле, он достиг»[569].

Рис был заинтригован и даже спросил, отказался ли Бёрджесс от своей деятельности русского агента. Тот сначала ничего не ответил, потом отказался обсуждать этот вопрос и, наконец, погрузился в мрачное молчание. Рис, желавший «положить конец сомнениям и подозрениям», которые владели им долгие годы, решился на провокацию. Он сказал, что располагает записью их разговора, состоявшегося в 1939 году, и хранит ее в запечатанном виде у своего адвоката. Бёрджесс разволновался, «спросил, какого черта я сделал такую глупость, попросил меня уничтожить документ и сказал, что, если он когда-нибудь будет обнародован, это положит конец его карьере не только в Форин Офис, но и в любом другом месте».

Рис почувствовал настоящий страх и смутился. Его подозрения нисколько не уменьшились, а, наоборот, «усилились до того предела, когда неизбежен лишь один вывод»[570].

В апреле 1946 года Кристофер Уорнер, помощник заместителя министра иностранных дел, написал докладную записку «Советская кампания против этой страны и наш ответ на нее», обосновывая необходимость ответа на советское идеологическое наступление, выразившееся в форме спонсорства коммунистических организаций Западной Европы и поддержки «националистических» и «антиколониальных» движений. Министр иностранных дел Эрнест Бевин согласился с необходимостью создания департамента, который перехватит у России пропагандистскую наступательную инициативу. Это желание подкреплялось опытом, полученным им в ООН в октябре 1947 года, когда он столкнулся с натиском хорошо организованной дезинформационной кампании русских. Кристофер Мэйхью, другой государственный министр в Форин Офис, который в 1935 году посетил вместе с Блантом Россию, получил задание создать департамент, который выиграет пропагандистскую войну против Советского Союза.

Новая структура была одобрена кабинетом 8 января 1948 года, когда было решено, что «должна быть принята новая линия распространения информации касательно иностранных дел, призванная противостоять посягательствам коммунизма, предприняв наступление против него»[571].

Новая организация с бюджетом 150 тысяч фунтов получила название Информационный исследовательский департамент (IRD – ИРД) и начала работать в конце февраля. Хотя она только частично финансировалась тайным голосованием – как парламент финансирует МИ-5 и МИ-6 – с сентября 1948 года, с самого начала она имела тесные связи с МИ-6. Департамент не просто распространял пропагандистские материалы через британские посольства и средства массовой информации, но также снабжал ими международный департамент Лейбористской партии, секретарем которой был Денис Хили, и профсоюзы. ИРД подбирал информацию о Советах и коммунизме в Советском Союзе, в Европе, на Среднем и Дальнем Востоке из средств массовой информации и от британских зарубежных представителей и составлял опровержения – во многом как политический исследовательский департамент.

Его роль – инструктировать министров и делегатов международных конференций, составлять «заметки оратора» и помещать статьи в средства массовой информации. В первые три месяца существования департамента проводились инструктажи на такие темы, как реальные условия в Советской России и коммунистических государствах Восточной Европы, труд и профсоюзы в Советском Союзе, коммунисты и свобода печати.

Учитывая богатый опыт пропагандиста, было естественно, чтобы Бёрджесса перевели в новый департамент. Мэйхью обратился к Гектору Макнейлу, сказав, что ему нужен человек, который «знает больше о коммунизме, чем сами коммунисты». Макнейл сразу порекомендовал Бёрджесса. Мэйхью писал: «Мне кажется, он хотел избавиться от него. Да и Гай Бёрджесс ничего не имел против. Я поговорил с ним и убедился в его блестящих знаниях коммунистов и антикоммунистического движения. Об этом он знал больше, чем я. У него были идеи, которые никогда не приходили мне в голову. Я сразу решил использовать его»[572].