Кроме того, хитровыдуманные каверзные существа способны объединяться в мощные колонии, ведущие себя как единый алчный организм. И упаси Великий Прародитель встретиться у такой скованной популяции на пути… Даже набитое под завязку гнездо огневиков по своему убийственному потенциалу, пожалуй, не составит ей достойную конкуренцию.

Первые два охранника стремглав влетели в ветвистые лапы сеточника, которые в один миг откуда ни возьмись распростерлись на их пути, точно ловчие сети. Огромная хищная особь обрушилась сверху сплошной стеной, наподобие запорной решетки на воротах средневекового замка. Жуткие лапы многоликого, многорукого чудовища, нахально отбросив маскировочный растительный антураж, переплелись в прочные канатообразные утолщения, стянулись удушающей удавкой из эластичных, пружинистых жгутов, словно змеиный выводок, выползающий из норы. Не было от них никакого спасения!

Здоровенная живая сеть – скорее всего, высокоорганизованная колония жутких агрессивных существ – отнюдь не болталась безвольной тряпкой на ветру на дороге у путников. Нет! Она активно атаковала, заходила с флангов, разрасталась вширь, охватывала будущих пленников дугой, брала в неразрывное кольцо. Причем архистремительно! Ее псевдопоросль беглым потоком цеплялась за ветви рядом стоящих деревьев, сноровисто перепрыгивала со ствола на ствол, с сучка на сук, словно подражала врожденным безошибочным повадкам лесных белок. Жгуты плодились, разрастались, множились так неестественно быстро, как во сне, будто ненастоящие.

На самом деле они, конечно же, не почковались. Всё значительно проще. Скованные долгим ожиданием члены сеточника, в долю секунды распрямлялись, выстреливались из камуфляжной формы листвы в нормальную для себя – щупальце-пучковую; будто гигантская малярная кисть, где вместо отдельных волосинок жадные хватательные, длиннющие, пружинистые конечности, способные в случае необходимости трансформироваться во что угодно, лишь бы обмануть недалекого лесного прохожего или зазевавшегося зверя.

Удар сеточника по внутренностям офицеров оказался молниеносным. Тела гвардейцев в мгновение ока раздулись, распухли, покрылись непробиваемой коркой, зачугунели. Головы телохранителей полопались, как перезрелые арбузы; глубокие разрывы и трещины тут же затянулись красновато-синеватой массой.

Снаружи тушки неудачников сеточник оплетал тонкой липкой пленкой. Наверное, запасливый хищник заготавливал таким образом пищу впрок, откладывал нехитрые домашние консервы к скудному зимнему столу.

Большой Медведь отлично знал повадки здешних хищников, в том числе и сеточника. Лесного бродягу всегда поражало то, насколько мгновенно действовали на жертву яды кисточника (как называли эту тварь коренные жители).

Беркут подозревал, что не обходилось здесь без местной магии. Лесные твари как-то умудрялись ею пользоваться. У людей подобные фокусы почему-то не получались.

Не получился он и у самого Беркута. Орлоголовому не удалось уловить ни малейшего колебания колдовской Волны, как он ни старался. Вероятно, в данном измерении магия имела совершенно другую основу и структуру. Как к ней подобраться, Беркут пока не знал. Да и вряд ли узнает за время своего короткого пребывания. Засиживаться тут маг не собирался.

Нападение сеточника развернулось пред свитой принца картиной, достойной участи самых отъявленных грешников, – поучительной яркой прелюдией к загробному ужасу ада. Очевидцы тут же впали в глубокий шок! Дьявольская слаженность биологической машины смерти действительно впечатляла. Авангардная парочка воинов «сгорела» эффектным, артистическим дуплетом. Не успел еще передовой боец угодить в объятия псевдолиствы, превратиться там в жуткий, липкий сверток, как уж его партнер безглазым, вспухшим коконом, запечатанным в слизистые пеленки, покатился прочь, освобождая путь в вечность следующим клиентам – своим товарищам.

Старший офицер успел вскинуть саблю, рубануть со страху по ловчей сети. Кусок оттяпанной органики полетел наземь; извивался и корчился в предсмертной агонии.

Но хищная агрессивная колония невероятно живуча. Широченный сеточник небрежно встряхнулся, поежился пораженным участком, перегруппировался и тотчас, защищаясь, с мстительным шипением выбросил вперед, к обидчику, молодые гибкие побеги, удлиняющиеся на ходу. Гвардеец с дрожащими губами в ужасе отпрянул назад. И ему почти удалось увернуться…

Но тут сбоку, из-за своего укрытия – гигантского термитника – неожиданно подскочил один из разбойников. В руках у него трепетал ощетинившийся огневик. Змееголов изрыгал молнии, остервенело сопротивлялся, старался вырваться, пыхтел. От натуги он вздулся чуть ли не в форму шара. Лесной бандит – истинный знаток местной фауны – уверенно держал пленника грамотным, мастерским захватом, не обращал на взбрыкивания животного ни малейшего внимания. Объяснялось подобное хладнокровие довольно просто: бандит предварительно смазал руки жиром бочечника – местного черепахоподобного обитателя, которому не страшны ни огневики, ни сеточники. Разбойник вытянутой рукой приподнял извивающуюся тварь на уровень плеча, быстро прицелился, как игрок в городки перед броском биты, и запустил визжащую бестию, словно снежок, прямо в лицо офицеру.

Вот на нем-то разъяренный огневик – наверное, не без удовольствия – отыгрался за вынесенные от бандита унижения. Он жадно обвил своим телом голову жертвы, вцепился в нее каждым миллиметром собственной кожи. Захваченный врасплох рубака что-то невнятно вскрикнул, отпрыгнул назад и, будучи уже мертвецом, оттолкнул падающим корпусом принца, который на бегу по инерции влетел ему в спину.

Принц врезался в преграду, пошатнулся, бросился на землю, кубарем откатился по траве вбок. Разбойник торопливо нагнулся, вытащил из-под ног, словно кролика из клетки, очередного огневика, без подготовки швырнул его в ловкого противника. Вельможа суетливо уклонился, завалился навзничь. Запущенный бандитом огневик грохнулся рядом с царственной особой. Но, не желая упускать добычу, извернулся в головокружительном сальто вокруг собственного хвоста и мертвой хваткой впился принцу в пах. Тот дико взвыл от боли. Вероятно, выдержка изменила молодому франту, потому что он вдруг начал остервенело кромсать кинжалом… собственную промежность… хотя огневика там уже не было, зверек перескочил на корпус, стремительно двигался к голове.

…В этот момент Беркут вновь пришел в себя, ошалело вплыл в бурную реальность, перенесся мысленно из-за стола в далекой Чайной сюда, с ужасом воззрился на важного господина.

Обезумевший принц рывками перекатывался по траве туда-сюда. Действия пораженного человека только разозлили, раззадорили огневика. Настырный зверек, извиваясь, умело переполз по телу жертвы вверх, достиг-таки своего – жадно обвил спесивцу голову. Змееголов обильно сдобрил волосы пойманного противника внешними пищеварительными соками. Буквально через минуту череп венценосного принца обрел такую же легкость и податливость, как у тряпочной игрушки. Хищник, возбужденно урча, смял голову в небольшой кулёк, засунул себе в рот, точно больной «сердечник» пилюлю под язык.

Очевидно, огневик и сам подвергался воздействию собственных ядов. Его туловище после извержения внешних обеденных соков растянулось, наподобие чулка. Небольшая, в общем-то, башка хищника в процессе нападения начала вдохновенно раздуваться, словно праздничный шарик, раздуваться… пасть всё увеличиваться, увеличиваться… Пока не обволокла собой полностью лицо жертвы, вернее, то, что от него осталось – тот самый кулёк размером с кулачок. Жуть!!!