Дети вскинули вверх руки и раскачивались в такт песне, а архиепископ поднялся и исполнил свой неотразимый танец буги, плавно двигая локтями. Он вытащил на танцпол и Далай-ламу. В тибетском буддизме монахам запрещено танцевать, но сегодня Далай-лама впервые в жизни сделал это. Он покачивался из стороны в сторону и махал руками. Сначала он явно стеснялся, как школьник, но потом начал улыбаться и даже смеяться. Архиепископ подбадривал его. Они взялись за руки и двигались под музыку, празднуя истинную радость дружбы, нашей неразрывной связи и мира, прекрасного в своем единстве.

За их спинами на шатре я заметил две нашивки – тибетский бесконечный узел, символ непостоянства и взаимозависимости всего живого, единства мудрости и сострадания. Между узлами проглядывало изображение двух золотых рыб с большими глазами. Рыбы – символ осознанных существ, пересекающих океан жизни. Мудрость дарит им ясность восприятия, а бесстрашие – возможность не утонуть в океане страданий.

Песня закончилась, и архиепископ запел – не своим обычным тенором, а глубоким вибрирующим басом:

– С днем рождения тебя… с днем рождения тебя… с днем рождения, Ваше Святейшество… с днем рождения тебя…

Затем эту же песню пропели по-тибетски. Все это время Далай-лама пытался задуть незадуваемые свечи, которые почти полностью прогорели. Он так усердно махал руками, что пламя перекинулось на торт.

– Подожди, подожди, – сказал архиепископ и попросил Далай-ламу не задувать огонь, а, наоборот, раздуть его посильнее. – Может, дети помогут нам задуть свечи? Идите сюда! – На сцену подняли двух девочек – одна была в школьной форме, а другая совсем крошка, с двумя хвостиками и в зеленом платье.

– Раз, два, три! – Девочки задули свечи, но те снова зажглись. Архиепископ засмеялся, девочки снова подули на свечи, а те снова вспыхнули. Но в третий раз, как ни смеялся архиепископ, Далай-лама с девочками все же задул свечи.

Держа свои кусочки торта в обеих руках, дети подняли их высоко и сделали ритуальное подношение, выражая благодарность своим учителям, их учению и общине, – а может быть, заранее благодаря провидение за то, что когда-нибудь им выпадет шанс снова увидеть свои семьи.

Следующим утром состоялась наша последняя короткая беседа. Был запланирован ранний отъезд: архиепископ улетал на похороны еще одного близкого друга. В последнее время нас покинуло немало добрых людей.

Мы заняли свои места в теплом кругу света, где провели всю эту неделю, и подключили микрофоны. Я подумал, что архиепископу уже за восемьдесят, а теперь и Далай-лама разменял девятый десяток. Полагаю, все, кто находился в комнате, размышляли сейчас о вчерашнем дне рождения, о том, как два старика делились мудростью с учениками и возлагали надежды на следующее поколение. Все мы получаем наставления от наших учителей, чтобы передать их тем, кто придет после нас. В этом была цель совместного проекта.

Я сидел напротив архиепископа и любовался его красивым добрым лицом, которое стало таким знакомым за десять лет сотрудничества и дружбы. Он оказался для меня вторым отцом и любимым наставником. Я подумал о его борьбе с раком простаты, о том, как плохо раковые клетки откликались на последний курс экспериментального лечения. Всех тревожил вопрос, как долго еще архиепископ пробудет с нами. Не только тех, кто знал его лично и любил, но всех людей во всем мире, которые по-прежнему нуждались в нем и в его моральных призывах.

Врачи категорически не рекомендовали архиепископу дальние поездки, и как-то раз он сказал, что больше не покинет пределы Южной Африки. Поэтому его решение приехать в Дхарамсалу было событием, из ряда вон выходящим, которому вряд ли суждено было повториться. Так как южноафриканское правительство отказывало Далай-ламе в визе, мы все – и особенно тибетский лидер и архиепископ – осознавали, что эта поездка может стать их последней встречей.

Смерть неизбежна, как не уставал напоминать Десмонд Туту. Такова правда жизни. Начало. Середина. Конец. Именно эта цикличность делает жизнь драгоценной и прекрасной. Но, увы, не облегчает боль тех, кто теряет своих возлюбленных.

– Ты что такой мрачный? – спросил меня архиепископ.

– Задумался, – ответил я, – о том, что наше время подходит к концу.

– Все когда-нибудь кончается.

После традиционной молитвы архиепископа мы приступили к последней беседе.

– Ваше Святейшество, для меня огромная радость и честь вести с вами этот разговор, который поможет подготовиться к написанию «Книги радости». Осталось всего несколько последних вопросов. Вот один из них: «Почему, по-вашему, важно написать “Книгу радости” именно сейчас и чем она будет полезна читателям всего мира?»

– Вы всегда надеетесь, – архиепископ заговорил о себе во втором лице, как часто бывало, – что вам удастся взять на себя роль проводника и помочь детям Божьим воспользоваться их дарами, чтобы они смогли реализоваться и выполнить свое предназначение. Вы надеетесь, что они всё осозна ют; это получится лишь в том случае, если они будут щедрыми, сострадательными, заботливыми. Когда вы без лишних мыслей помогаете тому, кому повезло меньше, когда вы добры к людям и совершаете поступки во благо других, вы начинаете радоваться жизни.

Вчера в тибетской детской деревне архиепископ отвечал на вопрос одного из учеников:

– Если мы хотим радости только для себя, то вскоре поймем, как недальновидна эта позиция и насколько недолговечна такая радость. Радость – это награда за то, что мы желаем счастья окружающим. Проявляя сочувствие, заботу, любовь, совершая бескорыстные поступки, мы открываем в себе более глубокий источник радости, который иначе никак не пробудить. За деньги его не купишь. Можно быть самым богатым человеком на земле, но, если тебя заботит только собственное благополучие, готов поставить что угодно: ты никогда не станешь счастливым и радостным. Но если ты заботлив, полон сострадания и больше обеспокоен благополучием других, чем своим собственным, по волшебству – по волшебству! – вдруг начинаешь чувствовать, как в сердце разливается тепло. А все потому, что ты вытер слезы ближнему.

Почему сейчас? – продолжал он, отвечая далее. – Мне кажется, сейчас в мире очень много боли. Хоть газеты не читай, хоть не смотри телевизор – стоит включить его, и на экране чьему-нибудь ребенку отрубают голову. Толпы беженцев, матери, спасающиеся от насилия, волочащие за собой детей. Даже если ты живешь в комфорте, внутри все сжимается. Это причиняет очень… очень много горя. Особенно если вспомнить нашу борьбу с апартеидом: тогда соотечественники тоже становились беженцами, уезжали, и намного более бедные африканские страны радушно принимали их на своей территории. Только очень бессердечного человека все это не задевает. Такое впечатление, что в мире идет состязание на самое изощренное зверство. Мне кажется, Бог хочет, чтобы мы всегда радовались, но пока Он часто плачет, глядя на нас. – Архиепископ повернулся к Далай-ламе. – Теперь твоя очередь.