– «Я хотел бы обнять своих родителей», – прочел Далай-лама на одном из плакатов. – «Объятия дарят великую радость и любовь». Очень хорошо. Чудесно. Замечательно. «Я буду заботиться о своих родителях, когда они состарятся. Я никогда их не брошу». Замечательно. – Детей попросили нарисовать то, что приносит им радость. Большинство изобразили родных, друзей и школьных учителей, ставших им второй семьей. Главным источником радости для них были люди, которых они любили.

Внизу одного из плакатов я заметил цитату: «Истинное счастье приносят добрые дела и радость творчества». Слова принадлежали Антуану де Сент-Экзюпери, автору «Маленького принца» – сказки о мальчике, который тоже оказался вдали от дома.

Мы вышли из библиотеки, и хор девочек снова запел приветственную песню, на этот раз под аккомпанемент тибетской лютни.

Архиепископа и Далай-ламу подвели к двум креслам в центре огромного шатра. Он был украшен орнаментом из бесконечных узлов и других тибетских символов и окантован желто-красно-зеленой лентой, к которой крепились гирлянды разноцветных молитвенных флажков – красных, зеленых, желтых, белых и синих.

Почти две тысячи ребят, которые все это время терпеливо ждали, наконец смогли встать и спеть тибетский вариант песенки If You’re Happy and You Know It[53]. Они встряхивали головами, хлопали в ладоши, виляли бедрами и топали ногами!

Далай-лама и архиепископ словно очутились на маленьком островке в море детей, сидевших на полу по-турецки. Им было от пяти до восемнадцати лет – от воспитанников детского сада до учеников выпускного двенадцатого класса. В задних рядах толпились взрослые, каким-то образом прознавшие о мероприятии. Один патриотично размахивал южноафриканским флагом.

Далай-лама надел микрофон и намеревался обратиться к ученикам, но прежде повернулся к своему другу и сказал:

– Поскольку, по твоим словам, у меня ужасный английский, буду говорить по-тибетски. – Он шутливо хлопнул его по руке, и архиепископ потер руку и сделал вид, что ему было очень больно. Дети рассмеялись, а двое гостей, «помирившись», взялись за руки.

– Архиепископ Десмонд Туту – один из моих самых близких друзей на земле, – начал Далай-лама. – Он решительно выступает в поддержку Тибета. Вы поколение тибетцев, чьим родителям пришлось много пережить. Вы тоже страдали, чтобы приехать сюда. Индийское правительство помогало с самого начала нашей ссылки. Не оставили нас в беде и другие организации со всего мира, и благодаря их доброте и состраданию у вас есть возможность здесь учиться. Поэтому учитесь очень усердно. В истории нашей страны сейчас очень трудный период, но у нас очень богатая культура и древний язык. Неважно, кем вы станете – монахами или мирянами, сохранение культуры и ее дальнейшее распространение посредством образования должно стать для вас делом первоочередной важности. Наша культура не может оказаться на полке в музее. Во всем мире люди сталкиваются со множеством трудностей, и наша культура способна помочь остальным.

Но сегодня наш главный гость – архиепископ Туту, а не я.

Архиепископ также надел микрофон, от которого через щеку тянулся тоненький проводок и уходил за ухо.

– Теперь я похож на Боно?[54] – со смехом спросил он, пока ему крепили микрофон.

– Ваше Святейшество и все вы, прекрасные, замечательные дети. Хотя некоторые из вас уже не дети. Находиться здесь с вами для меня огромная честь и привилегия. Мы очень гордимся, что довелось побывать в Дхарамсале, и понимаем, как нам повезло. – Архиепископ повернулся к Далай-ламе и произнес: – Тебя любят во всем мире. – Затем он снова обратил свой взгляд к внимательным детским лицам.

– Вот что мы хотим вам сказать, особенно молодым людям. Возможно, сейчас вам кажется, что вы никогда не сможете вернуться в свободный Тибет. У нас в Южной Африке очень долго был апартеид, мы жили в угнетении. Многие южноафриканские лидеры и граждане, многие молодые люди уехали из страны. И мы думали, что цепи угнетения никогда не падут, а наши лидеры, сидевшие в роббеновской тюрьме, никогда не вернутся домой живыми. Но потом – йу-ху-у-у!

Дети рассмеялись, когда архиепископ издал торжествующий крик.

– Это произошло. Это все-таки произошло. В 1990 году освободили нашего обожаемого Нельсона Манделу и других активистов. Изгнанники смогли вернуться домой. – Архиепископ раскинул руки, словно приветствуя их в своих объятиях. А затем заговорил с глубоким ощущением своей правоты, и я снова увидел пророка, которым он был для южноафриканцев; провидцем, призывающим будущее одной только силой своих слов. – Однажды вы тоже – все вы – увидите свой любимый Тибет. Вы освободитесь от угнетения, которое вынудило вас приехать сюда. Китайское правительство поймет, что свобода обходится ему дешевле, чем угнетение.

Дети зааплодировали.

– Для меня великая честь быть другом Далай-ламы. Я повсюду хвалюсь этой дружбой. Нет, я пытаюсь быть скромным и не признаюсь, что мы с ним очень, очень близкие друзья. Я просто говорю: знаете, а Далай-лама любит поозорничать. От него жди неприятностей. Если на мне кепка, он всегда снимает ее и надевает себе на голову.

Знаете, что я хочу сказать? Мир поддерживает вас. Мир любит Далай-ламу. Я также хочу поблагодарить индийское правительство и народ за то, что они приняли вас. Они сохранили для нас великое сокровище. Великое сокровище, которое иначе мы бы потеряли. И я хочу сказать всем вам, всем вам… о, вы только посмотрите на себя – как вы прекрасны. О да, о да, о да. О да! В один чудесный день вы будете петь и танцевать на улицах Тибета, на улицах своей родины. Да благословит вас Бог.

Дети захлопали и закричали громче. Как ни старались они вести себя вежливо и почтительно, слова архиепископа пробудили в них надежду. Я оглядел их лица – старших девочек и мальчиков, действительно уже почти ставших взрослыми, следующее поколение тибетских лидеров, и младших, чьи воспоминания о разлуке с родными, должно быть, были еще свежи, а раны, причиненные расставанием, еще не затянулись. Мое сердце разрывалось. Слезы лились по щекам. Я вспомнил боль, свидетелями которой мы только что были в библиотеке, и подумал, каково было родителям этих детей, наверняка страдавшим не меньше. Мне нетрудно было представить, что значило для этих детей обещание в один прекрасный день танцевать на улицах Тибета, воссоединившись со своими семьями. Оно значило для них все.

Старшие ученики задали еще несколько вопросов, а потом на сцену вынесли огромный многоярусный торт с незадуваемыми свечами. Одновременно учителя начали раздавать ученикам маленькие квадратные кусочки торта. Все было организовано гениально – ведь если бы мы стали отрезать каждому по куску, то провели бы за этим весь день.

На сцену вышла группа детей постарше. Ребята играли на гитарах и барабанах, а девочки пели: «Мы – это мир»[55]. Вскоре вся школа начала подпевать: We are the world, we are the children. We are the ones who make a brighter day. So let’s start giving («Мы – это мир, мы – это дети. Мы делаем утро светлей. Давайте же отдавать»).