– Я поняла, что сиденье унитаза. Но почему ты акцентируешь на этом свое внимание? Оно поднято, как это делают мужики, или что?

– Не надо, Алла. Я все понял. Сиденье унитаза действительно не поднято, как это делают мужчины. Нет. Оно просто обоссано. Обоссано так радикально, как это делают чуваки мужского пола. Тот мужик, что был у тебя и оставил галстук на люстре, не удосужился даже поднять стульчак. Так что все ясно. Больше ты никогда не услышишь многоголосья моих диалогов. Я освобождаю тебя от своих заунывных бесед. Больше никогда не расскажу тебе, какие все вокруг хуевые и какой я охуительный и пиздатый чувак в одном флаконе. Радуйся жизни! Слушай Петросяна! Смотри «Кривое зеркало»!

– Только не это! — с мольбой в голосе просит она, растирая по щекам крупные гроздья слез.

– Именно это. Реально. Пойми, это не какой-то чувак нереальный нассал на стульчак, это ты мне в самую душу наложила! Наложила, как в тот старый горшок, из которого все вытекает. Я не могу удерживать всю эту грязь в себе.

– Что ты говоришь, Сергей? — Перманентные слезы из ее глаз падают на озеро моей печали.

– Я говорю, что мне уже надоело играть в дочки-матери на деньги. Я вырос! Мне много лет… ну или около того.

– Почему ты сразу решил, что капли на сиденье унитаза оставил мужчина, к тому же мой любовник?

– Да какая разница?! Разве это важно?

– А что же ты так реагируешь?

– Жена Цезаря должна быть вне подозрений! Слышала такое жизнеутверждающее выражение? Это не означает, что жена Цезаря могла позволить себе все что угодно и оставаться невинной в глазах людей. Отнюдь, даже тень подозрения не могла лечь на нее, несмотря на то, был ли факт измены или нет. Все, Алла. Меня уже все это окончательно достало! «Счастья, удачи и лоха побогаче!» — как говорили древние римляне. Goodbye, the telka.

Я разворачиваюсь и выхожу из квартиры Аллы. Вы понимаете, о чем я? Я НА САМОМ ДЕЛЕ УХОЖУ! Меня круто накрывает тоска и пустота. На лестничной клетке я тупо жму кнопку вызова лифта. Мне приходится его долго ждать. Я реально слышу, как он ездит мимо меня, и мне кажется, что так же мимо меня проходит жизнь. В конце концов я слышу, как на третьем этаже распахиваются двери лифта. Не чувствуя под собой ног бегом поднимаюсь туда. Я хочу попытаться перехватить лифт, повернуть его в свою сторону.

На третьем этаже я вижу выходящую из лифта пожилую пару. Мне неприятно видеть, что они такие счастливые и довольные.

– Катаетесь вы, что ли?! Невозможно лифт дождаться! — орально кричу я на них, хотя понимаю, что не они виноваты в случившемся со мной, а всему виной мультикорпорации, заполонившие/засорившие брендами нашу жизнь.

Лифт — лучший путь наверх. Но как же тошно спускаться вниз, с высоты построенного своими руками пьедестала. НИКОМУ НЕ ВЕРЬТЕ, ЛЮДИ! БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ — ВЕРОЯТНО, ВАС ОБМАНЫВАЮТ. Где искать правду?

В ответ я вижу только удивление и молчаливый упрек в глазах пожилой пары. Я захожу в кабину, жму на кнопку, и лифт быстро доставляет меня с третьего на первый.

Разбитый и размазанный, я иду в неизвестном направлении. Закуриваю сигарету, подкурив от зажигалки буквально несколько секунд назад, и тупо курю. На сердце мертвенная тяжесть, как в использованном подгузнике. Мне как-то особенно остро хочется выпить, и вспоминаются студенческие годы, когда все было в перспективе, когда было прикольно и клево. Я прохожу мимо летнего кафе «Любой каприз-24». Мне хочется покапризничать, и я вхожу в палатку.

Как я понимаю, посетителями кафе являются самые непритязательные чуваки, которые давно отказались от капризов и просто тупо прожигают жизнь. Я требую у продавца самой дешевой водки и пачку сигарет без фильтра. Несмотря на мой крутой прикид, моя просьба его ничуть не удивляет. Я забираю свои покупки и покидаю точку, торгующую счастьем, разлитым в полулитровые бутылки.

Я продолжаю свой путь по Садовому кольцу. Меня прижимает, и я достаю из кармана брюк пузырь с криво наклеенной этикеткой и прикладываюсь к горлышку. Солоновато-теплый вкус с ярким спиртовым наполнением когтями раздирает горло и выворачивает утробу. С непривычки (я-то думал, что не пил водки лет пять, а на деле… просто забываю на фиг, что глотал ее, родимую, в воскресенье) меня дурнит/ воротит. Я кашляю и испытываю внутриутробный спазматический позыв. Я не сдерживаюсь, и вся моя перманентная обида вырывается из меня липким теплым потоком. Утренний салат, котлета по-киевски, сыр, колбаса, водка — все это нарядным ковриком расстилается у моих ног.

Я переступаю через бесперспективный натюрморт и тупо прикладываюсь к бутылке еще раз. Вторая попытка куда успешнее первой. Я мужественно проглатываю «огненную воду» и закуриваю сигарету без фильтра. Ощущения очень противные! Реально! Более мерзкие ощущения я, пожалуй, испытывал лишь раз в жизни, когда как-то раз, по глупости, едва не женился. Но вместе с тем чувствую, что настроение улучшается. Я становлюсь каким-то шалым. Вместо водки мне теперь хочется одеколона, строить заводы и фабрики, валить лес, прокладывать Беломорканал. Но я быстро изгоняю из головы весь этот тупизм, понимая, что весь сонм глупых желаний возникает под действием паленой водки.

Так мы все вместе и движемся по Садовому кольцу: я, через сигарету прикладывающийся к бутылке, хороший московский вечер и время, которое я убиваю.

Вдруг на одной из лавочек я вижу пару знакомых. Это Толик и Макс. Те самые чуваки, которые так мило отделали меня у лифта бизнес-центра и с которыми мы чудненько скоротали время в поликлинике. Я четко вижу, что они тоже замечают меня, и вспоминаю все, чем кончалась каждая наша встреча. Ребята принимают меня за какого-то Эдика. Чтобы избежать ошибки и не быть избитым в третий раз этими дебилами, я вытягиваю вперед руки и наглядно демонстрирую им наличие средних пальцев на обеих руках.

– Ни фига себе! Макс, смотри, бля, какой-то покойник нам с тобой «fuck you» показывает, — обращает на меня внимание чувак, известный мне как Кощей.

Оскорбленный в своих лучших чувствах, Макс, ни секунды не раздумывая, бросается на меня с кулаками:

– Ты чё, урод, совсем с головой не дружишь?!

Напрасно я пытаюсь убедить их, что меня типа не так поняли, чуваки реально не врубаются, меня не слушают и тупо делают свое дело. Я вспоминаю один из советов, которые дают женщинам: «Если вы подвергаетесь нападению насильника и реально не справляетесь с ним, то расслабьтесь и попытайтесь получить удовольствие». Понимая, что танцующих не остановить, я действую согласно этому подкинутому памятью алгоритму. Я расслабляюсь и получаю (не удовольствие, нет) вполне конкретные пиздюли. Но смотрю я на все уже совершенно другими глазами. С философским спокойствием воспринимаю это как своего рода искупление-очищение, как дань, как налог на долбаную собственность. Я хочу тупо отключиться, и у меня это реально получается. Я уношусь в далекие-далекие дали.

Мне грезятся яркие картинки. Передо мной траурной чередой проходят сцены из студенческой жизни. Вот мы отчаянно бухаем в сквере, вот меня пьяного куда-то тащат друзья, вот какие-то пятидесятилетние бомжи помогают мне раздеться и укладывают спать, вот я снова в парке полной грудью вдыхаю густой московский воздух.