– Да нет, я к подруге, – с недоумением сказала Анна.

– Ах да, вы же говорили! – весело и визгливо воскликнул Лапоть и, махнув рукой шоферу, гулко захлопнул дверцу.

Вдруг где-то высоко над их головами зажглись фонари. Они разрыли воздух светлыми ямами, где роились, толкались пушистые пчелы.

– Спасибо, я пришла. – Анна с трудом стянула перчатку. Лапоть пожал ее руку, потом запоздало поднес к губам и словно пришлепнул сверху сырой печатью. Анну невольно передернуло, но она сдержалась. Лапоть все медлил, перебирая мягкой, мокрой рукой ее пальцы. Они посмотрели друг другу в глаза, словно проверяя, что изменилось после этого разговора.

– Спасибо, что проводили, – Анна заставила себя улыбнуться, – только как бы вы из-за меня не простудились.

– Да я вроде не простужаюсь. – И словно опровергая эти слова, Лапоть кашлянул в кулак. Где-то позади, в темноте, поджидая его, нетерпеливо заскулила невидимая собачонка. – Рад был повидать, поболтать. Сегодня день встреч. Приятеля встретил. Обабился. Облез… Ну да что я! Мы ведь сегодня еще увидимся, да? Вы же будете у Андрея?

Анна потянула на себя высокую дверь подъезда. Дверь тяжело грохнула у нее за спиной, отгородив ее от холода, сырости, от Лаптя. Коленями в тонких колготках Анна сразу почувствовала тепло – в подъезде топили.

«Как он сказал? “Вы же будете у Андрея?” Это он будет! Придет. Не к Андрею, а к нам. Назло так сказал». Анна высморкалась в отсыревший платок. С удовольствием подумала о длинном кожаном диване в Маришиной комнате. Пристроиться в уголке, поджать ноги, согреться.

Мариша открыла дверь и рассеянно поцеловала ее в щеку.

– Фу, до чего мокрая! – резко отстранилась она.

– Чаю хочу, умираю, ставь скорее, – сказала Анна. Она скинула шубу, вышла на лестницу, стряхнула с нее тяжелые капли, посыпавшиеся крупно и холодно на колготки. – Ну? – нетерпеливо сказала Анна, входя на кухню.

– А? – хмурясь и думая о чем-то своем, откликнулась Мариша.

«Что-то случилось. Зачем? Неужели нельзя было подождать? – с прорвавшимся раздражением подумала Анна. – Что у нее может случиться?»

Но, вглядевшись в лицо Мариши, Анна насторожилась. Ее красивое лицо, обычно нежно-бледное, сейчас отдавало застывшей серостью. Взгляд потемневший, ушедший в себя. Рассеянной бродячей улыбкой изгибались губы.

Анне всегда было уютно в Маришиной старой кухне с темным потолком. Нет, что-то случилось. В кухне царил неуютный беспорядок надолго отлучившейся хозяйки. В раковине лежали тарелки, черная сковородка, блеснул золотой ободок расколотой рюмки.

– Мариша, что? Ну не молчи! – уже пугаясь, сказала Анна.

– Лев Александрович… – Глаза Мариши сузились, голос стал насмешливым и веселым. – А, ты не знаешь. У нас новости. Хотя ничего особенного. В двух словах: мы женимся.

– Лев Александрович? – почему-то шепотом переспросила Анна.

– Ну да. – Мариша заговорила, но с середины фразы, словно продолжая начатый с кем-то разговор. – Тысячу раз могла. Но он бы без меня сдох, спился, с работы бы давно выгнали. Ты помнишь Володю?

Она посмотрела на Анну невидящими несчастными глазами.

– Могла уехать с ним в Ленинград. Но я считала это предательством. Ты помнишь Володю? Настоящий был мужик. Жила бы как за каменной стеной.

Анна не помнила никакого Володю.

– А этот? Ну, профессор. Тоже жениться предлагал. И еще, как его? Господи! У него квартира была и жена. Как уговаривал! Нет, нет, жены не было. Устроилась бы не хуже других. Муж, ребенок. Думала, без меня пропадет…

Анна съежилась на табуретке, растирая озябшие колени ладонями.

– Тебе чаю? Сейчас… – вздрогнула Мариша. Тонкая ее шея словно переломилась, проступил острый хрупкий позвонок. – Эта женщина, – Мариша зажмурилась, – она спит у Левки на раскладушке. Представляешь, он ей туда носит кофе. Она все время обливается. Да по этой бабе катком проехало мужиков сто, не меньше. Только мой дурак… Ах да, сейчас чайник поставлю.

В дверь просунулся Лев Александрович. Поглядел на Анну немного конфузливо, но слегка насмешливо, словно приглашая ее в тайные союзники. «Пожалуй, переигрывает Мариша, а? Как вы считаете?» – говорил его взгляд. Еле заметное, но с раздражением пожатие плеч.

– У вас тут уютно! Можно, и я к вам? – Впрочем, он явно юлил и трусил.

Мариша ничего не ответила. Лев Александрович протанцевал к столу. Его новый свитер был размашисто ярок и выпадал из гаммы тусклых оттенков, навсегда поселившихся на кухне. Анне показалось, он как-то сразу постарел. Пустой кожицей, как от высосанной виноградины, повисли мешочки под глазами, кожа под подбородком замшевой складкой набегала на ворот свитера.

– Анечка, как живете-можете? – Голос приседал через слово, был слащав и равнодушен.

– Леушка! – невнятно послышалось из глубины квартиры. Льва Александровича как ветром сдуло.

– Ах да, ты хотела чаю, – спохватилась Мариша, но не сдвинулась с места. – Ты бы видела. Ну, ты еще увидишь это сокровище. Откуда он ее выгреб? По-моему, ей уже хорошо за сорок. Но она норовит себя ополовинить.

И все это с мордой победителя! – Мариша вдруг беспомощно поглядела на Анну. – Он больше не дает мне денег. Как думаешь, мне спросить? Старики… Я же устроилась нарочно для них, чтоб поближе к дому и через день. Потом аптечный ларек отличный. Старики… Через день… Мне просто не на что их кормить. Сидят на кашах. Как ты думаешь, спросить?

Вот почему так тихо в квартире. Куда Мариша рассовала своих стариков? Запихнула в угол, где они сидят, не смея задеть стену стеклянным локтем. Чинные старички, подобранные на большой семейной свалке. Их шаткие тени на стенах, опасно похожие на них самих.

– Чаю еще налить? – спросила Мариша.

Анна неслышно вошла в переднюю. Она уже привыкла быть тихой, редко что-нибудь роняла или ставила со стуком. В зеркало не взглянула. Ей казалось, там гостят, не пожелав исчезнуть, чужие отражения, кроваво-красный сапожок или край взлетевшей юбки. Повесила шубу, всю мокрую, сырую от снега.

Тут Анна заметила, из комнаты в переднюю, изгибаясь, сочится домашней выпечки свет. Горела лампа у тахты. Шторы задернуты. Анна, словно споткнувшись взглядом, замерла. Спиной к ней в кресле сидел Андрей. Знакомые плечи в синем свитере, крепкий постав темноволосой головы, чуть впалая линия щеки.

– Андрюша, почему ты дома? Не заболел?

Она подошла к нему, робея, готовясь успеть заранее разгадать взгляд, которым он ее встретит.

– Анна!

Она вдруг очутилась в глубоких объятиях. Мускулистые руки Андрея так сжали ее, что воздух вытеснился из легких. Поцелуй наглухо перекрыл дыхание, и она почувствовала: все родное, свое и во рту знакомый пресный вкус слюны Андрея. Всхлипнув, она припала к нему лицом. Волосы мешали ей, она отстранилась, отвела прядь волос и увидела свою слезу, скатившуюся по щеке Андрея.