камеру. Там одеяло было разорвано на длинные полосы, которые были крепко связаны между собой. После этого Рейнтоп должен был пригласить надзирателя Васильева к себе в камеру выпить чай, и в этот момент его планировалось связать. Поскольку до этого Васильев неоднократно распивал чаи с заключенными, никто не сомневался, что его без особого труда удастся и на этот раз заманить в камеру. Тем временем надзиратель Кондратьев должен был оставаться в дежурной комнате, как бы ничего не подозревая, а на самом деле ему вменялось в обязанность следить за тем, чтобы раньше времени не была поднята тревога. Пантелеев предполагал спуститься по связанной из простыней веревке вниз на другую галерею. К этому времени Кондратьев должен был также спуститься вниз, якобы для проверки главного поста и тут для видимости беглецы на него должны были напасть и связать его. Условным знаком для выхода Кондратьева из дежурной комнаты должно было стать тушение огня в коридорах исправдома. Кроме того, день 7 ноября был выбран не случайно, так как бандиты справедливо предполагали, что многие конвоиры исправдома станут отмечать очередную годовщину революции и их бдительность будет притуплена.

Однако тщательно разработанный план побега в ночь на 7 ноября был сорван с самого начала. Надзиратель Васильев хотя и вошел в камеру к Рейнтопу и даже взял приготовленный для него чай, но тут же ушел допивать его в дежурную комнату. Таким образом, побег не состоялся.

Согласно показаниям Гаврикова, который был пойман после побега и рассказал о нем довольно подробно, на самом деле побег 7 ноября не состоялся из-за того, что участники банды, понимая, что в отношении них будет вынесен обвинительный приговор, тем не менее надеялись, что к очередной годовщине Октябрьской революции новая власть объявит амнистию, под которую они попадут, и, следовательно, они не будут расстреляны. Кстати, Гавриков утверждал, что в Третьем исправдоме вообще царили довольно странные порядки, например, заключенные регулярно собирались в камере известного преступника Абрама Вольмана (того самого, который пытался когда-то сдать Пантелеева сотрудникам ГПУ). Между прочим, на допросах у следователя Гавриков отнюдь не сразу признался, что в организации побега принимал участие надзиратель Кондратьев. Сначала он утверждал, что все камеры открывал Сашка Пан, который, как оказалось, обладал прекрасными в этом смысле способностями. Он же якобы и отключал электричество. Впрочем, как я полагаю, Гавриков сам толком не понимал, каким образом удалось совершить столь дерзкий побег. В детали его никто никогда не посвящал.

Спустя три дня после провала первого побега, 10 ноября, после завершения очередного заседания суда, когда Пантелеев выступал в последний раз, он, вернувшись из трибунала и проходя по галерее, шепнул находившемуся в одной из камер убийце и грабителю Иванову-Раковскому: «Мне — левак, надо бежать!» («Левак» на блатном жаргоне означал — расстрел). По камерам бандитов разместил все тот же надзиратель Кондратьев. Пантелеев был отправлен в камеру № 196, Лисенков — в № 195, Рейнтоп — в № 191 и Гавриков — в камеру № 185. Перед помещением в камеры Пантелеев и Гавриков были обысканы самым тщательным образом. У них ничего не нашли.

Ночь на 11 ноября 1922 года выдалась на редкость тревожной. После полуночи начались какие-то неполадки с электричеством. Сначала исправдом освещался только одной дежурной висячей 500-свечевой лампочкой, а затем и эта лампочка погасла. Тюрьма погрузилась во мрак. Был слышен только звук открываемых и закрываемых дверей. Электричество несколько раз снова загоралось и снова гасло. В последний раз электричество погасло примерно в 3 часа 30 минут ночи. Конечно, само по себе оно погаснуть не могло. За этим должен был следить постовой надзиратель Васильев. Однако на месте его, как выяснилось потом, не было. По странному стечению обстоятельств в этот самый момент Васильев ушел греться в дежурную комнату. В 3 часа 10 минут в дежурную комнату пришел, по существу, бросив свой пост, и надзиратель Кондратьев. Через 20 минут Васильев решил вернуться к себе на пост в четвертую галерею. Кондратьев пошел вслед за ним. В этот самый момент электричество погасло окончательно. Кондратьев поднял тревогу и побежал в камеру, где находился заключенный Немтин, исполнявший по совместительству обязанности электрика. Немтин на крики Кондратьева не отзывался. По галерее метались какие-то тени. На одну из них указала задремавшая было надзирательница второй галереи Романова. Кондратьев бросился в указанном направлении, но вернулся ни с чем. Началась паника. В этот момент в исправдоме вновь загорелся свет. После проверки камер выяснилось, что Пантелеев со своими сообщниками исчез.

Чуть свет в исправдом прибыли прокурор и старший следователь. Они произвели тщательный осмотр места происшествия. Выяснилось, что камеры, в которых содержались сбежавшие, открыты. Более того, замки камер не имели внешних повреждений, из чего следовало, что их открыли ключами, хранившимися у надзирателей. Были также обнаружены открытыми комната свиданий и двери камер, выходящих на пост и сообщавшихся с комнатой свиданий. В коридоре, прилегающем к комнате свиданий, была оторвана доска, прикрывавшая небольшое окошко, ведущее в коридор и далее на кухню. Висячий замок на кухонной двери был сбит, а кухонное окно, выходящее во двор, было обнаружено открытым. Кроме того, в комнате свиданий был найден большой кусок железной трубы. Примерно такой же кусок трубы был найден у лестницы на второй галерее.

На деле, как было установлено проведенным расследованием, все происходило следующим образом. Освободившись из камер (камеры открывал Рейнтоп), беглецы в составе Пантелеева, Гаврикова и Рейнтопа спустились по винтовой лестнице с четвертой галереи на первую и затем прошли в коридор. Здесь они оторвали доску, прикрывавшую окошечко, которое вело в коридор кухни, после чего проникли на кухню через взломанное Пантелеевым окно. В этот момент они услышали какие-то шаги в коридоре и приготовились к обороне, решив, что побег сорван, и собираясь оказать сопротивление, понимая, что за попытку побега их в живых уже точно не оставят. Однако шаги принадлежали заблудившемуся в потемках Лисенкову, который также был освобожден из камеры, но отстал от своих подельников. Через другое окно они все спрыгнули во двор. Здесь они увидели свет в пекарне, принадлежащей исправдому, где работали люди, по-видимому, занимавшиеся приготовлением завтрака для заключенных. Скорее всего, электричество в пекарню подавалось автономно и потому не было отключено, как во всем исправдоме. Беглецов, однако, никто не заметил. Общая тревога к тому времени еще не была объявлена. Пройдя через весь двор, они перемахнули через забор и оказались на улице. Бандиты понимали, что поодиночке поймать их будет значительно труднее, поэтому они пожали друг другу руки и сердечно попрощались. Наверное, каждый из