— Ты, случаем, не болен?

— Хандра… Наверное, от того пойла, которым нас угощал Антип. Водочки бы холодной… с полкило. А на закусь — селедка, лучок и краюха «бородинского» хлеба. Вот тогда бы я точно ожил. А так… лезет в голову разная хрень. Сон вот приснился… — Жук час поспал после бани. — Думал, что кондрашка меня хватит. Бр-р!

Глеб тактично промолчал, не стал расспрашивать Жука о его сновидениях.

К снам он относился настороженно, потому что в них обычно отображаются людские страхи и неосознанные переживания по разным поводам, нередко в сонном состоянии трансформирующиеся в сонмы кровожадных чудовищ. Проснувшись, Тихомиров-младший старался немедленно выбросить из головы всю ту чушь, которая явилась перед ним из бездны подсознания.

Глянув на Антипа, Глеб сильно удивился. Таким его он еще не видел. На Антипе был надет старинный кафтан тонкого синего сукна с позолоченными пуговицами, под которым виднелась белая рубаха с кружевами. Узкие — практически в обтяжку — светло-серые брюки он заправил в высокие сапоги-ботфорты, пошитые не из юфти, как должно, а из первоклассного хрома. На груди Антипа висела пластина светлой стали с рисунком — «изморозью» — с чеканным изображением анка и растительного орнамента. Звенья цепочки, к которой она крепилась, были выполнены в виде крохотных еловых шишечек.

— У нас что, костюмированный бал намечается? — спросил Глеб.

— Что-то вроде того… — уклончиво ответил Антип.

— Но у меня, кроме ветровки, джинсовых брюк и кроссовок, ничего другого нет. Может, у тебя, Антон, имеется хотя бы халат, чтобы загримироваться под старика Хоттабыча? Чалму я найду из чего соорудить.

— Чего нет, братан, того нет, — ответил Жук почему-то напряженным голосом; он был сильно взволнован и не отводил глаз от чеканной пластины на груди Антипа. — Может, у наших хозяев что-нибудь сыщется. Ась, Антип?

— Про то вам, дорогой гость, беспокоиться не надобно, — строго ответил Антип. — Ты посидишь дома. А чтобы не было скучно, оставляю тебе компанию в лице Никодима и Прохора. Можете в картишки поиграть… или в домино. Все время быстрее побежит. А ты, — он повернулся к Глебу, — и в кроссовках сойдешь за первый сорт.

— Не понял… — Жук гневно прищурил глаза. — Меня что, под замок сажают?! Я буду жаловаться… в Страсбургский суд по правам человека!

— Жалуйся, — улыбнулся Антип. — Хоть святому Николаю Угоднику. С чего ты взял, что тебя лишают свободы? Просто сегодня по Жмани чужим людям ходить не рекомендуется. В том числе и тебе. Это небезопасно. Вдруг с тобой что-нибудь случится… я этого себе никогда не прощу. Так что, дорогой гостюшка, посиди чуток в домашней обстановке, попей винца, откушай, чего Бог послал, — ужин сейчас принесут. Праздничный… Уж не взыщи, милок, такие у нас порядки.

— А ему, — Жук кивком головы указал на Глеба, — значит, все можно?

— Да, — сухо сказал Антип. — Глеб — родственник нашей усопшей Хранительницы. Поэтому в Жмани он не чужой.

— Везет же людям… — Жук сделал над собой огромное усилие и успокоился, даже улыбнулся. — Девочки там, куда вы идете, будут?

— Все будет… — Антип ухмыльнулся. — И девочки, и мальчики…

— Ага, понятно… И какава с чаем в постель.

— Что? — Антип удивленно поднял брови.

«Понятное дело, фильмов они тут отродясь не видели, — подумал Глеб. — Даже старых советских. Ясное дело — секта. Которая поклоняется анку — это уже факт».

— Это я о своем, о женском… — ответил Жук со смешком. — Что ж, пока, родственник всей деревни… — Он не без изящества помахал Глебу рукой. — Придешь, расскажешь, как удался бал-маскарад.

— Всенепременно…

В сопровождении Антипа Глеб вышел на улицу, и они влились в поток людей, который направлялся в сторону леса. Глеб был удивлен — оказалось, что в деревне живет совсем немалое количество людей. Сейчас их было даже больше, чем на поминках. Но сильнее всего Тихомирова-младшего удивили молодые парни и девушки, которых до сих пор в Жмани он не замечал. «Откуда они?» — подумал он, совсем сбитый с толку. Этот вопрос Глеб не преминул задать и Антипу.

— Все очень просто, — охотно ответил Антип. — Для нас Жмань — это как для всех россиян Москва. Жмань — наша голова. А еще есть руки, ноги, мускулы… уши, глаза… тоже нужное дело. В деревне остались лишь старейшины. Молодежь живет на выселках. Места тут кругом знатные, землицы вдоволь, никто к нам не мешается, а наш народ привык к вольной жизни, чтобы без понуканий.

— Понятно… — сказал Глеб, а сам подумал: «Голова — это понятно. Но должно быть и сердце. Уж не к нему ли мы сейчас идем?»

Интуиция в очередной раз не подвела Тихомирова-младшего. На лесной тропе толпа превратилась в колонну. Освещая дорогу факелами, — уже стемнело — все шли куда-то добрых полтора часа, пока не вышли на большую круглую поляну.

Толстенные вековые деревья окружали ее плотной стеной, как частоколом. Когда в свете многочисленных факелов Глеб присмотрелся, то не поверил своим глазам — ветки деревьев, несмотря на большие размеры поляны, образовали крышу!

Деревенские умельцы каким-то образом сумели удлинить ветви и заплести их над поляной так плотно, что лиственная крыша практически не пропускала на землю ни солнечных лучей, ни дождевых капель. Получилась как бы огромная цилиндрическая шкатулка, таинственное содержимое которой нельзя рассмотреть с высоты.

А скрывать и впрямь было что. В дальнем конце поляны высилось настоящее языческое капище. Оно напоминало знаменитый кромлех[79]Стоунхенджа, только немного меньших габаритов. Высокие — метра два с половиной — менгиры стояли по кругу, а меньшие, высотой не более метра (практически валуны), образовали две аллеи в виде креста. В центре кромлеха возвышался куб из красного гранита — поистине циклопическое сооружение: стены, сложенные из огромных камней, отесанных в виде параллелепипедов, и крыша из одной толстой плиты.

Сооружение (языческий храм-святилище?) закрывалось массивной дверью из мореного дуба с резным изображением анка. Примерно в десяти шагах от двери, посреди аллеи, образованной невысокими менгирами, стоял черный камень с ровной — плоской — вершиной. В этом месте аллея раздваивалась, образуя петлю. Камень как раз и находился в этой петле. Вокруг него рос густой, но невысокий — до метра — куст.

Взглянув на него, Глеб удивился еще больше — несмотря на приближающуюся осень, ветки куста были усыпаны большими розовато-сиреневыми цветами, которые распространяли сильный запах апельсиновой корки. По левую и правую стороны кубического сооружения виднелись старые кострища. Возле них были аккуратно сложены поленницы дров.