Я открыл дверь с надписью «Hombres»[54]. В туалете перед унитазом стоял на коленях человек. Мне в нос ударил запах блевотины.

Я заперся в кабинке, где был расписан каждый дюйм стен. В основном по-испански, но встречались и английские изречения.

Сел на унитаз, вздохнул и задумался. Кроме двух дверей – в женский туалет и мужской, я заметил третью. В кабинет Васкеса?

Я дождался, пока страдалец уйдет, и выглянул в коридор. Никого. Я направился к третьей двери.

Она оказалась незаперта. Ржавые петли скрипнули. Я замер – сердце подкатило к самому горлу.

Но никто не ринулся меня ловить – всё заглушали бьющие из зала мотивы сальсы. Я вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

В комнате было темно. Я пошарил рукой по стене и нашел выключатель.

Свет подтвердил мою догадку. Я попал в его кабинет. Стол, вращающийся стул, продавленный диван и ящик с папками.

Я вспомнил бармена за стойкой – как он пристально посмотрел на меня, когда я направлялся в уборную. Жилы на шее напоминали толстые веревки.

Я скользнул глазами по стенам. Только панели под дерево и ни малейшего намека на сейф. Даже ни одной картины, за которой мог прятаться металлический шкаф. А ведь цифры на визитке – это комбинация замка. Значит, должен быть сейф – здесь или где-нибудь еще. Васкес умер, но я хотел вернуть свои деньги.

На стене висел календарь. Я отодвинул его. Пусто. За дверью послышались шаги – я затаил дыхание. Хлопнула дверь туалета, шаги стихли.

Ящик для папок оказался на замке. Зато стол был не заперт. И там, в глубине, хранилась кипа пожелтевших вырезок. Сверху – старая обложка «Ньюсдей». «Пассажир выпрыгнул из поезда на Лонг-Айленде» – сразу бросился в глаза заголовок. Фотография запечатлела тело, лежащее на рельсах линбрукской линии, накрытое белой материей, и охраняющего его мрачного полицейского.

Здесь же была и сама статья.

«Вчера вечером на Лонг-Айленде совершил самоубийство сотрудник Роквил-центра. Он выпрыгнул из электрички на полном ходу».

Далее говорилось, что он имел жену и троих детей, работал юристом корпорации и не оставил предсмертной записки. «У него были личные неприятности», – объяснил представитель семьи. Но других видимых причин не обнаружилось. Свидетели утверждали, что он вместе с другими пассажирами шел по составу в хвост поезда, надеясь найти свободное место, и вдруг сиганул за дверь.

Я бы на этом и прекратил читать, если бы мое внимание не привлекло имя одного из свидетелей. Последнего, кто видел несчастного в живых и наблюдал его прыжок.

Рауль. И никакой фамилии. Назвался владельцем бара.

– "Астория дженерал".

Я вздрогнул и оглянулся. На пороге стоял бармен и в упор смотрел на меня.

– Что вы сказали?

– Это ближайшая больница. Чтобы ты знал, куда ехать за скорой помощью.

– Извините, я искал туалет… – начал я.

– Я тебя так отделаю – проваляешься на больничной койке недели две-три.

– Послушайте, я правда…

Бармен сделал шаг ко мне.

Я отступил и уперся спиной в стену.

Он достал из кармана связку монет, плотно намотал на кулак и обошел стол.

И тут я вспомнил о фальшивом значке Васкеса. Выхватил из кармана и сунул бугаю под нос.

Он замер.

– Детектив нью-йоркской полиции, – отрекомендовался я. – Нам стало известно, что вы занимаетесь незаконным оборотом наркотиков.

А сам я прикидывал, такие или нет употребляют выражения нью-йоркские копы. И пытался вспомнить слова, слышанные от детектива Паламбо.

– Здесь нет никаких наркотиков, – буркнул бармен. – Предъявите ордер на обыск.

– Да я тебя арестую без всякого ордера, – огрызнулся я.

– Здесь нет никаких наркотиков, – повторил он. – Или вы уходите, или я звоню нашему адвокату. Понятно?

– Понятно. Тем более я все закончил.

Я прошествовал мимо него в коридор.

«Раз, два, три, четыре», – считал я беззвучно. И соображал, сколько времени потребуется мне, чтобы выбраться из клуба. И сколько бармену, чтобы передумать и задержать меня для проверки значка. На счете «десять» меня окликнула Роза:

– Эй, ты куда?

На счет «пятнадцать» я благополучно покинул «Ночной кристалл».

Поздно вечером я приехал в Меррик.

Так поздно, чтобы меня никто не заметил. Прошмыгнул по подъездной дорожке и скользнул в заднюю дверь дома 1823 по Пейл-роуд. Диана бросилась ко мне, и мы держали друг друга в объятиях, пока у меня не затекли руки.

* * *

– Ты знаешь, что числишься пропавшим без вести? – спросила жена.

– Да. Ты, случайно, не…

– Нет. Я сказала следователям, что мы расстались и я не представляю, где ты. Я подумала, лучше придерживаться этой версии, пока ты не объяснишь, что к чему.

Я вздохнул с облегчением:

– Хорошо. Мне надо с тобой поговорить.

– Подожди минуту, – ответила Диана. – Полицейские нашли кое-что из твоих вещей.

– Часы?

– Нет.

Она сходила на мансарду и принесла кейс.

– Я забрала его сегодня в участке. Он хранился в гостиничном сейфе.

Мой кожаный кейс.

Тот, что я отдал Васкесу в испанском Гарлеме.

«Да, – подумал я, – если некое лицо накопило много денег и желает их куда-то пристроить, кроме банка, потому что не совсем годится в банковские клиенты, да и банкам не слишком доверяет, тогда это лицо скорее всего предпочтет гостиничный сейф, тем более, что он находится под приглядом приятеля и партнера».

– На нем стоит твое имя.

Золотое тиснение. Ясное, как день, невзирая на то что покрыто тонким слоем белой пыли. «Чарлз Барнет Шайн».

– Очень тяжелый. Что ты в нем хранишь?

Я хотел открыть и продемонстрировать, но кейс оказался запертым.

Я помнил, что для приведения в действие замок следовало запрограммировать трехзначным числом. Чего я никогда не удосуживался делать.

Я направился к кухонному столу за ножом и замер на полдороге.

Полез в карман, достал визитку Васкеса и посмотрел на обратную сторону.

Двадцать два справа.

Тридцать семь слева.

Двенадцать справа.