— Вы что, меня обвиняете в чем-то? Это неслыханно, я хотел бы сейчас уйти, мне нужно поговорить со своим врачом, этим доктором Уинделлом? Я готов покинуть больницу.

— Или как физическое насилие над детьми, любым ребенком? Хотя вы понимаете, какого ребенка я имею в виду, мистер Риордан. Вы понимаете, на что я намекаю?

— Вся моя жизнь была сплошной паутиной любви и моральной оценки, я всегда верил, что, если ты любишь кого-то, искренне и по-настоящему любишь кого-то так, как я любил мать Ла, тогда ты не имеешь права осуждать этого человека, не притворяешься этаким самодовольным человечишкой, который сидит и судит, кто из вас лучше или морально устойчивее, ты или она.

— Да или нет, мистер Риордан. Тогда я подпишу эту форму и оставлю вас в покое.

— Да, думаю, мой ответ «да». Но это было не то, что вы думаете. Мы не можем судить наших детей, но если они долго проживут, им позволено судить нас, и их суждение в конечном счете оказывается самым главным, а не ваше, и не…

— Я подписываю форму, мистер Риордан. Я нашел вас в здравом уме и памяти, чтобы принять моральную и законную ответственность за вашу прошлую жизнь. Теперь вы можете получить все копии вверенных вам документов, а ваши заявления будут записаны на бумагу и приложены к уже имеющейся документации, которая будет передана через мистера Бирнбаума в руки третьих лиц.

— Я вижу, куда вы клоните. Это все из-за той ужасной ошибки, из-за того, что нашли в письме мистера Фостера, в письме к его жене, где он пытался свалить всю вину на меня, это была просто небрежная фраза, что она заявила, будто я дотрагивался до нее в постели, но я ничего об этом не помню.

— Спасибо за ваше терпение, мистер Риордан. Вы выполнили все условия нашего интервью, и мне больше нечего добавить, кроме того, что это… это просто чудо. Я сам не верующий, но моя жена принадлежит к епископальной церкви, и она говорит, что это прекрасный пример Божьей милости. Но даже если смотреть на это с точки зрения обыкновенного понимания человеческой жизни, это чудо. Даже в простом нормальном смысле.

— И я бы никогда не совершил ничего подобного, если бы не начал пить, мать Ла вернулась к нам и начала свои обычные игры, а Ла порой залезала ко мне в постель, и иногда клала мою руку на себя, думая, что это была ее мать, но это была не ее мать, это был…

— Насколько мне известно, мистер Риордан, за дверью вас ждут люди из департамента по опеке над семьей и детьми, и они хотят поговорить с вами. Вас также ждет ваш адвокат, мистер Бирнбаум, со всеми бумагами. И офицер из окружной прокуратуры штата Коннектикут.

— Как же я мог. О боже.

— Физическое насилие над ребенком, установленное законом изнасилование, убийство, убийство первой степени по одному из пунктов, а по второму пункту, позвольте удостовериться…

— Да, я теперь припоминаю. О господи, господи.

— Кажется, я спутал первый пункт со вторым. Одно убийство непредумышленное, второе — убийство первой степени.

— Это было даже не прикосновение, это было попыткой объяснить прикосновение, что оно означало и как это произошло. Объяснение прикосновения длилось дольше, чем само прикосновение. А потом возникли все эти люди из Опеки над детьми. И адвокаты.

— Побег с целью избежать правосудия, хотя это не совсем честно. Это когда Ла поместила вас в больницу в Оклахоме после вашей гематомы.

— О господи, моя бедная маленькая девочка. Я хочу видеть мою маленькую девочку.

— Я подписал форму, мистер Риордан. Я знаю, все это крайне неприятно. Надеюсь, что вам удастся преодолеть ожидающие вас трудности. А теперь я открываю дверь.

— У меня есть право хранить молчание, вот что они скажут. Она была хорошей девочкой, совсем не такой, как ее мать. Она всегда хотела делать хорошие вещи для добрых людей, и плохие вещи для злых. Или как там правильно? Можно мне теперь ее увидеть?

— До свидания, мистер Риордан. И удачи вам.

— Удачи… Это была она, всегда она. Даже сейчас все дело в ней. Я готов все объяснить. Я хочу объяснить ей все, лицом к лицу, чтобы она все поняла. Я не идеален, но я, я готов встретиться с ней и отдать себя на ее суд, объяснить ей суть прошлого, которое породило ее, даже если она этого не примет, даже если она никогда не будет верить в прошлое. Ведь именно за этим я снова вернулся к жизни? Чтобы объяснить, один на один, без всех других, без всех этих людей и чужих слов, которые только все портят. Куда вы уходите? Она придет сюда? Я готов. Я больше не хочу ждать. Пожалуйста, могу я увидеть свою дочь?