– Вот она прибежала, и нету, – заерничал Коробок. – Влетела в одно ухо, через нос вылетела, лови, пока не удрапала.

– Можешь найти психотерапевта по имени Олег Евгеньевич? – перебила я хакера.

– Фамилии нет? – деловито уточнил он.

– Нет, – сказала я.

Димон продолжил расспросы:

– Откуда ты его взяла?

– Во время нашей беседы Руфина один раз произнесла фразу насчет того, что измениться Любе помог психотерапевт Олег Евгеньевич, – сказала я, – мне в тот момент показалось, что Файфман ляпнула про врача и испугалась. Ну, знаешь, как бывает: скажешь что-то в запале, а потом соображаешь – выдала секретную информацию.

– Навряд ли имя психолога, который пользовал ее подругу, является самой страшной тайной Руфины, – улыбнулся Коробок. – Извини, эсэмэска!

Димон достал мобильный и уставился на экран. Его лицо приняло изумленное выражение.

– Хорошее известие? – предположила я. – Или плохое? Ты напоминаешь кошку Клепу, которая вместо любимого тунца обнаружила в миске сухой корм с запахом банана.

Коробок повернул ко мне трубку, и я прочитала сообщение: «У нас будет мальчик».

– Поздравляю, – воскликнула я. – А кто будущая мама твоего ребенка?

Димон положил телефон на стол.

– Номер, с которого пришло послание, скрыт, понятия не имею, от кого оно. У Лапули всегда определяется, да и у всех остальных тоже.

– Действительно, трудно догадаться, – ухмыльнулась я. – Наверное, от твоей любимой женщины. Вообще-то я думала, вы с Лапулей пара, спите в одной кровати, ведете, как говорится, совместное хозяйство.

Димон взял телефон.

– Ну, да. Лапа хорошая девочка, не напряжная, всегда веселая, легкая на подъем, готовит замечательно, любит кошек, нашла общий язык с тобой и подружилась с Анфисой и Маргошей. Мне пока с ней хорошо.

Я подняла брови:

– Пока?

Коробок облокотился о стул.

– Не способен я прожить с одним человеком всю жизнь. От души завидую людям, которые полюбили друг друга в студенческие, а то и в школьные годы, поженились и через пятьдесят лет отмечают золотую свадьбу. Наверное, здорово иметь рядом совершенно родного человека. Но мне спустя год-другой после начала отношений делается скучно. Мне нравится непредсказуемость, рутина убивает чувство. Я не человек привычки.

– Ты просто бабник, – уточнила я. – Амур-террорист.

– Поздно меняться, – ощетинился Димон, – не вижу причин для ломки характера. Кто прислал эсэмэску про мальчика? Вообще-то была у меня пара встреч, но речь о серьезных отношениях не шла.

– Может, тебе позвонить тем, несерьезным? – посоветовала я.

– И что спросить? – обозлился Коробок. – «Здрассти, простите, мы тут разок того самого, не ты ли ждешь ребенка?» Тебе понравится подобное заявление?

– Нет, – откровенно ответила я. – Но я не стану посылать сообщение с таким текстом, да еще без подписи. Некоторые новости нужно сообщать, глядя человеку в глаза.

– Угу, – буркнул Коробок.

Я решила увести Димона в сторону от личных проблем:

– Забудь. Вероятно, известие адресовано не тебе. Кто-то просто ошибся, набрал не тот номер.

– У меня сейчас постоянная партнерша одна Лапуля, – неожиданно признался Коробок. – Никого, кроме нее, нет, ну, если не считать случайных встреч, их было… э… три… нет, пять. Я даже всех имен не помню! И телефон никому не давал! Лапа бы мне лично новость сообщила, но она никогда не забывает выпить утром нужную пилюлю.

Я вспомнила щуплую, спицеобразную фигурку Барби.

– Совсем не похоже, чтобы Лапа готовилась к поездке в роддом. Давай вернемся к работе. Я говорила, что Файфман брякнула: «Олег Евгеньевич», осеклась и попыталась внушить мне, что психолог носит имя Алик Михайлович. Олег-Алик, ну, не расслышала я, уши мне заложило. В конце беседы я намеренно назвала врача по имени, сказав: «Олег Евгеньевич». И снова суетливая реакция. Файфман перебила меня, воскликнула:

– Он Алик Матвеевич!

Сменила душеведу отчество, ранее говорила «Михайлович».

Руфина понятия не имела, что я всегда сохраняю беседы на диктофоне. Я прилетела в офис, включила запись и отчетливо услышала, как она восклицает: «Олег Евгеньевич», а уж потом, словно кролик из шляпы, возник Алик Матвеевич, которого она прежде назвала Михайловичем.

Димон, косясь на свой телефон, куда опять, судя по звуковому сигналу, пришло сообщение, раздраженно заявил:

– Ерунда. Какая причина скрывать имя психотерапевта?

– Понятия не имею, – честно призналась я. – Но задала себе тот же вопрос.

– Олег Евгеньевич, Алик Матвеевич, Фиг Иванович, Черт Сергеевич, Бубен Барабанович. Смысл какой его прятать? – фыркнул Коробок. – Ну какая разница, куда ходила Люба?

Я кивнула:

– Согласна! Я настораживаюсь, когда понимаю, что собеседник затаптывает, уничтожает следы. Почему честно не рассказать об Олеге Евгеньевиче? Руфина мне выложила все тайны Любы. Попробуй его найти. Психолог появился в жизни Любы, когда той исполнилось то ли девять, то ли десять лет. Думаю, в те годы лица, которые занимались психотерапией, были наперечет.

– Ну, раз ты так просишь, – милостиво кивнул Димон, – тогда да, пороюсь. Интересно, кто прислал мне эсэмэску?

– Можешь успокоиться, – улыбнулась я. – Это чья-то шутка. Некто, необязательно женщина, послал известие и ждет, какова будет первая реакция мужчины, который увидел на дисплее: «У нас будет мальчик». К гадалке не ходи, он занервничает, но ничего не узнает, потому что номер скрыт. Встряхнись и займись Олегом Евгеньевичем!

– Можно попытаться узнать закрытые цифры, – ажитировался Димон и быстро захлопнул рот.

В комнату вошли Приходько и Иван Сергеевич.

Добров выглядел не лучшим образом. Воспаленные глаза, взъерошенные волосы, а у костюма такой вид, словно Иван в нем спал.

– Я виноват, – сказал он, приближаясь к столу, – не уделял жене внимания, не поддерживал ее, искренне думал, что у нас в семье полный ажур, меня беспокоила лишь материальная сторона вопроса. А Любочка мучилась! Ей, честному, кристальному человеку, было тяжело! Я все понял! Любаша не изменяла мне! Она совершила ошибку до нашей свадьбы! Не предполагала, что Надюша не от меня! Люба, солнце, прости! Я ничего не понял! Ничего!

Иван заплакал, Димон опустил глаза, Приходько смутился. Коллеги явно испытывали неудобство. Мне тоже было не по себе. Через пару минут, когда Иван успокоится, нам придется отдать ему тетради. Я откашлялась и тихо начала:

– Да, ваша жена покончила с собой. На последних страницах ее дневника есть текст, из которого вы поймете, что Люба приняла решение уйти из жизни. Она пишет: «Я не могу остановиться. Чем больше думаю о преступлении, тем сильнее мучаюсь желанием его совершить. Все подчиняю одной лишь мысли – убить, уничтожить того, кто обижает, унижает меня. Месяцы подготовки очень сладки, планирование меня захватывает, я хорошо сплю, могу бегать, работать. А когда все закончено, продумано, отшлифовано, я опустошена, тьма окутывает меня коконом, давит, душит, ее необходимо разорвать, иначе задохнешься. Но едва в сознании зарождается идея нового отмщения, мой ум проясняется, приходит энергия, я снова готова к жизни. К какой жизни? Я больше не могу так жить! Мне говорят: это не страшно, многие сталкиваются с проблемами, надо понять, что без них ты мертва. Но я знаю, что лучше умереть, чем так жить. Мне говорят, надо нести свой крест до конца, лишь высший разум способен назначить время ухода, самоубийцы попадают в ад. Но я не боюсь ада, я знаю, что это такое, я в нем живу постоянно. Простите меня все, пожалуйста».