Долго.

Несколько бесконечных секунд, которые показались мне вечностью.

А потом улыбнулся криво. Странной, будто обреченной улыбкой, какой мне еще никогда не приходилось видеть.

Так улыбается человек, который побывал в аду, но каким-то чудом сумел из него вырваться. Тот, кто встретил самого Дьявола и перехитрил его…

— Я не позволил ему этого сделать, — озвучил мои мысли и снова замолчал.

Казалось, он вдруг потерял интерес ко мне, к этому разговору. Ко всему, что творилось вокруг нас.

Теперь он казался мне уставшим и потерянным. Герман уже сам не понимал, чего он хочет и за что борется. Делал что-то, исполнял указания своего Хозяина, врал, изворачивался, разыгрывал передо мной друга, а сам… медленно умирал. Так, внутри. Где никто не видит. Где спрятаны последние остатки человечности. Где еще теплится слабый огонек доброты…

— А взрыв? — хоть и знала ответ, но заставила себя произнести это вслух. — Неужели тебе не было жаль всех этих людей? Там ведь были беременные женщины… невинные дети… За что ты с ними так?

Я попала в цель.

Правильно определила мишень и выстрелила в сотку.

Герман резко побледнел, большие руки сжались в кулаки. От отчаяния. От того лютого бессилия, которое крошило его внутренний стержень. Оно уже попало в кровь и медленно растекалось по телу, заставляя его постепенно гнить, превращая в труху.

На этот раз мне не было его жаль. Ни капли.

Человек, который возомнил себя богом не достоин, чтобы его жалели.

Он — убийца, хоть и невольный. На его руках кровь. Ее уже не смыть. От нее не избавиться, не спрятаться никуда.

И он это понимал.

Понимал и молчал.

Вцепившись в нижнюю часть руля, сжимал крепко. Сдавливал изо всех сил, как если бы сломать хотел.

А потом выдохнул с шумом и произнес хрипло:

— Я не знал, что так будет. Мне в последнюю минуту сообщили, когда уже нельзя было что-то изменить. Ты нужна Гордееву. Он ни перед чем не остановится, пока не получит тебя…

Я поежилась.

Он говорил тихо. Странным надтреснутым тоном. И от этого не менее жутким.

Таким, что кожа покрылась мурашками страха… наконец до меня дошел ВЕСЬ ужас происходящего.

— Не надо…

Чувствую, как внутренности стягиваются в тугой узел. Перед глазами мушки прыгают, голова начинает кружиться.

— Не делай, прошу тебя… Не надо…

И теперь уже в полной мере ощущаю тот холод, что волнами исходит от него.

Злобное ледяное безразличие к моей судьбе и безумное желание спасти сестру. Больше в нем не осталось ничего.

— Я вынужден, Марин… Обязан, понимаешь? Если не привезу ему тебя, моя сестра умрет. Я не могу ее потерять!

А я готова уже разрыдаться от отчаяния. От неверия, что все это происходит со мной. От ненависти и страха, которые набрасываются на мою душу и раздирают ее в клочья. А еще от жуткой волны понимания… осознания того, что все это Он был рядом… дышал мне в затылок и ждал.

— Герман… не делай этого. Прошу тебя остановись. Давай… давай Артему позвоним. Он поможет! Надет способ спасти твою сестру. Только не отдавай меня ему, заклинаю тебя, — захлебываясь слезами, попыталась схватить его за руку. Вспомнила из психологии, что тактильный контакт очень важен в убеждении. Если он почувствует мою дрожь, если поймет, как сильно я боюсь…

Ничего не произойдет.

Он сказал мне это своим пустым взглядом. Вонзил в меня острыми ржавыми гвоздями. В самое сердце.

— Ничего не бойся. Гордеев не причинит тебе вреда, мы этого не допустим… Просто успокойся и дай мне закончить начатое.

Шепчет мне в лицо, а меня лихорадит от этого шепота.

— Герман…

— Бессмысленно, Марин. Игра уже началась.

Отвернувшись, выхватил из кармана старенький кнопочный телефон и набрал чей-то номер.

— Я выезжаю. Максимум через сорок минут буду на месте… — голос ровный уверенный, от недавнего ступора не осталось и следа. — Не опаздывайте. У нас будет всего одна попытка.

Он волновался.

Впервые за долгие годы гражданки в крови кипел давно забытый азарт и сердце колотилось как сумасшедшее, разгоняя адреналин по венам, впрыскивая его прямо в мозг.

Мысленно отсчитывал секунды, чтобы отвлечься, успокоить внутренних бесов.

Закрывал глаза и снова видел перед собой подробный план действий. Шаг за шагом. Медленно, но верно он продвигался вперед, постепенно перекрывая врагу все пути к отступлению. Еще несколько минут, и у Гордеева не останется ни единого шанса. Мышеловка захлопнется, кошки выйдут на охоту…

Сладкий вкус предстоящей победы ласкал рецепторы, пробуждал эмоции, которые давно похоронил. Сколько раз Чернов вот так рисковал жизнью? Сколько раз отправлялся на опасные задание и проникал в тыл врага? В двадцать девять лет Тимофей уже был полковником Вооруженных Сил. Такие звания просто так не раздают. Уж точно не за красивые глаза. Мотался по горячим точкам, рискуя жизнью ради ценностей, которые сам иногда не понимал. Был там, где человеческая жизнь и гроша ломаного не стоила, где свистели пули и взрывались гранаты, а Смерть поджидала на каждом шагу.

Ему нравилась эта игра. Чувство эйфории. Запах пороха и крови. Осознание, что каждая секунда может стать последней.

Чернов не тыловая крыса. Ему это скучно и неинтересно. Он больше по войне. Чтобы сердце глушило своими ударами, и мурашки по телу носились. Вот, что он любил. От чего не мог отказаться.

«Убей или умри» — негласное правило, которому подчинялся долгие годы.

Чтобы разрывать стан врага, покорять недоступные вершины, достигать невероятных результатов. Боялся ли он отправляясь на очередное задание? Никогда.

Смерть не была для него чем-то страшным. Война куда безобразнее. Но сдаваться он не собирался. Никогда.

Потому что был тыл. Далеко. За тысячи километров бесконечных пустынь и горных хребтов. Надежный и теплый огонек, который светил отовсюду. Его личная вселенная любви и покоя. Его нирвана. Жена и дочь. Ради них полковник становился бессмертным. Для них он выбирался из любых передряг. К ним стремился, прорывался из окружений, выходил из таких мест, откуда не принято было возвращаться.

И только из одного ада так и не вышел. Из своего. Личного.

Из того, куда сам себя заточил.

Добровольно.

Когда их не стало, что-то внутри него сломалось. Тим был готов поклясться, что слышал этот хруст. Громкий. Противный. Он звучал в его голове и по сей день. Каждую секунду. Каждое мгновение его жалкого, бессмысленного существования.