Вот так или примерно так меня приветствовали в разных концах города. Отвечать «здрасьте» я не успевал, а госпожа лошадушка резвилась вовсю, упоённо катая меня туда-сюда.

– Лю-ди-и! Какое чудо великое в облаках образовалось – не иначе сам Егорий Победоносец на белом коне рыщет, дракона ищет! Вот тока чего верещит так жалобно, непонятно…

Я не верещал! Я пытался объяснить этой длинногривой дуре, что мы уже два раза пролетели мимо дома Абрама Моисеевича. А нам именно туда и надо! Бесполезно… Может быть, она застоялась без дела, может быть, ей в конюшне скучно, может, просто обрадовалась возможности показать себя во всей красе… не знаю. Пока ясно одно – мы прыгаем…

– Ой, мамочки! Чё деется, чё деется… Мне участковый при всех фуражку именную на маковку бросил! Отметил, стало быть… Мамань, а чё бы это значило? Да ну? Ой, маменька, какое ж мне счастье великое привали-ло-о-о… на сороковом году!

Я закусил губу и, рискуя жизнью, поймал болтающийся повод. Сивка-бурка изумлённо покосилась на меня фиолетовым глазом. Казалось, её дико удивило моё желание взять свою судьбу в свои же руки. Вроде как ей я не доверяю… В результате пятиминутной борьбы эта кобыла обиделась и, не споря ни на что, поставила меня на место. В смысле, вернула во двор родного отделения. Баба Яга снисходительно поглядывала на меня в окошечко:

– Накаталось, дитя малое?

– Бабуль, вы бы ещё не издевались… – устало огрызнулся я, на негнущихся ногах прошествовав в горницу.

– За стол садись, участковый, обед готов. Да, вот фуражечка твоя, стрельцы едва отобрали… – добродушно отмахнулась Яга. – За операцию не переживай, мне уж доклад сделали, что Еремеев Митеньку нашего вовремя к порядку призвал. Не успел молодец наш никого до смерти убить. Надавал без разбору всем четверым по загривкам и повязал старательно. Сейчас они все в тереме царском перед государем совет держат. Горох на тебя сердит дюже, и шишка у него на башке такая, что аж корона набекрень. Ты поговорил бы с Митенькой, чтоб поаккуратней как-то…

– Непременно, – честно пообещал я.

– Врёшь ведь…

– Вру.

– Да рази ж я без понятия, Никитушка… Сама знаю, сколько раз ты с балбесом энтим стоеросовым собеседования рассудительные проводил. Всё знаю, касатик, а только, видать, крест у нас такой… Видать, грешили много, вот нам Митю во искупление и дали. Есть-то будешь, а?

– Буду, – кивнул я.

– Вот и ладненько, давай-ка рученьки белые умой да к столу откушать пожалуй.

– Только вы связь не отключайте, сейчас самое интересное начнётся…

* * *

Не началось. В том плане, что скука была зелёная. Слушать совершенно нечего. Алекс Борр, как изворотливый дипломат и прожжённый лжец, легко отмазался ото всех обвинений. О кубке он, естественно, знать ничего не знает, впервые его увидел прямо сегодня в руках господина дьяка и настоятельно требовал сдать драгоценную посудину законному владельцу. К Шмулинсону зашёл из чистого любопытства, булаву нашёл на улице в сугробе, продавать не собирался, хотел лишь оценить и покорнейше просит вернуть её кому следует. От вознаграждения отказывается, ибо хороший поступок уже само по себе благо, и, значит, там, на небесах… Ну и так далее, в том же ключе, таким же текстом. В иное время царские палачи быстро бы выбили из завравшегося негодяя чистосердечное признание, но сейчас обстановка складывалась не в пользу государя.

Неизвестно каким образом в среде иностранных гостей начали муссироваться слухи о тайных подвалах, русских оргиях и четырёх исчезнувших принцессах. Объяснения типа «отдыхают в царском санатории как наиболее приглянувшиеся…» больше никого не убеждали. Образно выражаясь, фитиль уже подожжён и вставлен куда надо, нам остаётся считать секунды до взрыва. Меж тем припёртый к стене Горох проявил свои лучшие качества человека и государственного деятеля, высказав напоследок примерно следующее:

– Разные люди в страну нашу приезжают, и мы гостям добрым завсегда рады. Благодарность наша да поклон низкий купцам иноземным, людям учёным, строителям знатным, умельцам редким. Они сердцем чисты, и польза от их деяний великая! Но есть и те, что в доме чужом, хлебосольном, чёрный след за собой оставляют… От персоны своей ты, гость австрийский, всю вину отмёл, да ловко так, что комар носу не подточит. А только коли веры между людьми нет, то лучше бы по-хорошему расстаться. Гнать тебя не гоню, но и держать не стану. Завтра же письмо государю твоему отпишу, пущай он об дружбе соседской подумает…

Насупившись, Яга уставилась в окно. На улице темнело, план операции рушился, настроение катастрофически падало. Я, признаться, надеялся, что пойманный с поличным при попытке продажи гетманской булавы Алекс Борр вряд ли так уж будет отпираться и сам во всём сознается. Угу… а в результате мне ещё придётся приносить извинения за некорректное поведение нашего младшего сотрудника. Царь его простил, дьяку – привычно, австриец – полон высокомерия, а вот Абрам Моисеевич наверняка выставит солидный счёт «в связи с временной потерей трудоспособности»…

– Что теперь делать думаешь, Никитушка?

– Пойду ва-банк!

– Куды?! Ох, сокол, да надо ли так переживать-то… Ну, не сложилось, не сошлось, люди все свои – поймём, не осудим. Не бери греха на душу, не ходи!

– Бабушка, я имел в виду, что хочу нанести официальный визит подозреваемому, вынести ему новое обвинение и спровоцировать на попытку угроз работнику милиции, – терпеливо объяснил я.

– Да как же ты его, ужа скользкого, обвинять будешь? – засомневалась Яга. – Рази ж он тока от всех обвинений государевых утечь не сумел?..

– Есть одна зацепка – дуэль с господином Шпицрутенбергом. – Я встал, направляясь к вешалке. – Вы сами говорили, что имеете подозрение к его рапире, якобы там есть какой-то секрет. Потребую представить клинок и, если удастся найти что-то, дающее преимущество владельцу, то обвиню подонка в нарушении дуэльного кодекса.

– А ему и горя мало!

– Не скажите… Я пообещаю завтра же оповестить об этом всех иностранцев и восстановить против него общественное мнение.

– А ну как он и тебе железяку под ребро пустит?

– Очень надеюсь, что он попробует, – не очень уверенно ответил я. Яга покачала головой, но ничего более действенного тоже пока предложить не смогла. Поэтому только перекрестила меня на дорогу и напомнила:

– Долго не засиживайся там. Бумаги следствия до ума довести надо, чай, ведь дело закрывать можно. Хорошо ли, плохо ли, а кубок украденный нашли, червонцы дьяк принесёт, и булаву гетманскую запорожцам тоже в целости возвернули.

– Осталось доказать, что во всём этом виноват один конкретный человек, организовавший «отстрел невест» с целью крупного международного скандала.

– Одного не разберу, Никитушка, зачем же он австриячку ту, Лидию Адольфину, травил? Она ведь вроде как под его охраной была, он её сватать к Гороху привёз, за неё и ответ перед королём австрийским держать будет.