– Так. Я сейчас напишу. Я так напишу, что ты только дома прочтешь.

Она вынула из кармана куртки блокнотик и карандаш, сунула мне в руки провизионную сумку, а сама приложила блокнотик к стене и стала в нем что-то быстро-быстро писать левой рукой.

– Ты разве левша? – удивился я.

– Нет, я могу и левой, и правой писать, – ответила Маргарита, вырывая листок из блокнота и подавая его мне. – Я сама не знаю, как это у меня получается.

Я заглянул на листок. Там было написано что-то непонятное. Ничего прочесть я не мог.

– Это я все наоборот написала, – засмеялась Маргарита. – Ты приди домой и прочти все в зеркале.

Вернувшись домой, я первым делом поднес листок к зеркалу. В зеркале отразилось вот что:

– Что это ты в зеркале рассматриваешь? – спросила меня тетя Аня.

– Это записка. Это мне Маргарита написала. Она умеет писать и левой рукой и правой и умеет наоборот писать.

– Час от часу не легче, – сказала тетя Аня. – То ты с каким-то лунатиком дружил, теперь с этим двуликим Толькой дружишь, и с этим рифмоплетом дядей Бобой, – а тут еще какая-то Маргарита, которая пишет все наоборот! Что это за Маргарита? Где ты с ней познакомился?

– Это такая не то девочка, не то девушка. Я с ней познакомился случайно.

– На улице? Ты начинаешь заводить уличные знакомства? – с тревогой спросила тетя Аня.

– И совсем не на улице, а на набережной я с нею познакомился. Это никакое не уличное знакомство, а набережное.

– Господи, как ты еще глуп! – с печальной улыбкой сказала тетя Аня. – Трудно тебе придется на тернистом пути жизни!

Я пошел на кухню и вытащил из глубины кухонного стола стеклянную вазу для цветов. Войдя в комнату, я поставил ее на стол перед тетей Аней.

– Тетя Аня, это я купил тебе подарок, – сказал я. – Только вот на цветы не хватило.

– Спасибо. Очень милая ваза, – растроганно сказала тетя Аня. – Ты сам ее выбрал?

– Сам!.. А Лиза говорит, что только дуб-физкультурник мог такое выбрать. А ты еще хвалишь эту Лизу!

– Лиза – очень милая девушка, она очень хорошо к тебе относится, – задумчиво ответила тетя Аня. – Ты просто многого еще не понимаешь. – И она откинулась на спинку кресла, продолжая чтение романа «Свидание в горах», где на обложке была изображена женщина, стоящая над пропастью.

Когда через день я пришел на берег Смоленки, двухименной и двухцветной шлюпки там не оказалось. Но Маргарита была там.

– Колька взял да уехал, – сказала она. – Он мотор пробует. Он этот мотор из разного утиля собрал. Он у нас будущий полярный механик. А ты кто будущий?

– Я в мореходку пойду.

– А я еще не знаю, кем буду. Это плохо?

– Нет, ничего. Только не становись какой-нибудь очень серьезной.

– Ну, серьезной я не стану. А ты давно был в зоосаде? Идем туда. На билеты у меня хватит.

– У меня тоже хватит. Идем.

– Только идем пешком. Ты любишь ходить по городу?

– Очень. Мы с Толькой часто шляемся, весь город исходили.

– Я тоже люблю город. В прошлом году я летом в деревне жила, там хорошо, но скучно. Через какой мост пойдем?

– Давай через Биржевой.

Мы дошли до Среднего и прошли по нему до Малой Невы. Когда мы шагали между Шестой и Пятой линиями мимо парикмахерской, я сказал Маргарите:

– Вот сюда я стричься хожу. Здесь один старый парикмахер есть, у него левый глаз обыкновенный, а в правом зрачок продолговатый, как у кошки. Это единственный такой человек в городе. Хочешь, пойдем посмотрим на него?

Я взял Маргариту под руку и подтолкнул ее к дверям парикмахерской.

– Нет, не пойду, – сказала Маргарита. – Ведь это мужская парикмахерская.

И мы пошли дальше, но уже под руку. Это было очень приятно – идти с Маргаритой под руку. До этого я ни с кем так не ходил. Парикмахерская эта и поныне существует. Вообще парикмахерские – самые прочные заведения. Все другие магазины и учреждения меняются, закрываются, переезжают, переименовываются, а парикмахерские остаются на месте. Если я захочу назначить кому-нибудь свидание через сто лет, то назначу его у парикмахерской.

Проходя мимо Толькиного дома, я сказал Маргарите, что вот здесь живет мой друг Толька. Он выучил меня курить.

– Разве ты куришь? – удивилась Маргарита.

– Курю по мере надобности, – ответил я. – Не дымить же мне все время. Когда мне надо о чем-то серьезно подумать, тогда я и курю. Вот Толька – тот все время курит. Ты знаешь, как мы с ним познакомились? – и я начал рассказывать о дочери Миквундипа.

– Постой, – перебила меня Маргарита. – У меня она тоже была. Только не такая уж она красивая, как ты расписываешь.

– А к тебе-то зачем из МИКВУНДИПа приходила? Ты разве была отстающей? Что-то не похоже.

– Она ко мне из-за того приходила, что я умею обеими руками писать, и умею наоборот писать, зеркальным письмом. Она узнала – вот и пришла. А потом она из пистолета стреляла и дала мне тест-анкету заполнить. После этого она у меня нашла математический идиотизм и ранний сексуальный крен. Я не знала, что это такое, записала и показала нашей учительнице. Та очень рассердилась на эту миквундипиху и сказала, что никакого крена у меня нет. Там, понимаешь, в анкете был вопрос, хочется ли иногда поцеловаться. Ну, я и ответила, что иногда хочется. Ведь это правда? Правда! Вот миквундипиха к правде и придралась. А у тебя был в детстве какой-нибудь крен?

– У меня был крен к компоту. Но теперь это пройденный этап.

– А у меня в детстве такой крен был; у нас лампа над столом висит, так если она качнется, мне сказалось, что весь мир качается, я очень пугалась. Колька нарочно иногда раскачает, а я кричу вовсю. Но это тоже пройденный этап.

В зоосаде народу было мало. Звери важно и спокойно сидели в своих клетках. Казалось, они сами забрались за решетку посмотреть, что из этого получится. Казалось, захотят они – возьмут и выйдут и пойдут куда им угодно.

– Ты каким зверем хотел бы быть? – спросила Маргарита. – Я бы зеброй.

– Ты и так как зебра. Только у тебя полосы на футболке вдоль, а у нее поперек. А я бы – леопардом. Тигр очень уж громоздкий, а леопард – в самый раз. А потом он на вид не такой злой.

– А по-моему, это все буржуазные выдумки, что звери злые. Кто-то когда-то сказал – и все, как попугаи, повторяют. А звери не от злости на других зверей охотятся, а просто есть хотят, а по-другому они еду себе добывать не умеют. Ты любишь американские горы?