А я понимаю, что Даррен почти совершенство.

Дома меня встречает мигающий сигнал автоответчика. Пока наполняется ванна, я слушаю сообщения.

– Кэс, это я, – говорит Иззи. – Звоню, чтобы узнать, как сегодня прошло с Бейлом. Если хочешь, позвони мне позже. Из спортзала вернусь примерно в десять.

Я улыбаюсь этому упоминанию о спортзале, вставленному в разговор, чтобы произвести на меня впечатление. К нашему с Джошем удивлению, Иззи держит свое новогоднее обещание. Она собирается участвовать в Лондонском марафоне и очень много тренируется.

Второе сообщение от Джоша.

– Привет, как ты там? Как провела время на севере? Я сегодня вечером иду в кино. На какую-то ерунду с субтитрами, которую хочет посмотреть Джейн. Уверен, что это будет вполне достойный и нудный фильм. Элитарный кинотеатр, там даже не продают «Хаген-Даз». Завтра позвоню.

Похоже, бедная Джейн постепенно уплывает в прошлое. Я начинаю расслабляться. Третье сообщение от мамы, она упрекает меня за то, что я не приехала в воскресенье. Я чувствую себя виноватой. Итак, на западном фронте без перемен – подобные сообщения я получаю каждый понедельник. Все по-прежнему. Даррен был кратковременным безумством, но теперь все в порядке. Я в безопасности.

– Кэс, это я. – На запретную территорию проник его голос, и меня как будто ударили. Мне становится плохо. – Наверное, ты все еще на работе. Если ты меня слышишь, то, пожалуйста, возьми трубку. – Он умолкает. – Наверное, тебя нет. Я получил твою записку. – Он издает короткий грустный звук, гаснущий на полпути между смехом и вздохом. – Я знал, что ты сделаешь что-то подобное. Знал, что испугаешься. Но если ты разрешишь мне с тобой поговорить… – его голос срывается в кашель. – Слушай, это были прекрасные две недели. И тебе они тоже понравились. – Его голос становится настойчивым, отчасти злым, отчасти разочарованным – это из-за меня, и еще почему-то нежным. – Если тебя это утешит, то я тоже боюсь.

Запись закончилась. Я застываю, пытаясь распутать свои мысли и чувства. Боже, я что-то чувствую. Я не только думаю, как пару недель назад. Я чувствую!

Он говорил искренне. Что значит: «я тоже боюсь»? Почему тоже?

Прослушиваю сообщение снова. И потом еще раз. И еще. К двенадцатому разу мне стало ясно одно – все кончено.

Я стираю запись и иду спать.

Какой еще Даррен?

Смит.

Любовь – это боль. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью о Даррене. Все мои сны тоже о нем, и мне все труднее отличать сон от яви. Они сливаются. По дороге на работу я вижу его в каждой машине, на каждой улице. Меня гложет тревога: что, если мы встретимся? И волна разочарования, что накатывает всякий раз, когда вижу, что это снова не он. Подходя к студии, я нервно оглядываюсь по сторонам, ожидая увидеть его – хотя, если учесть его нелюбовь к нашей студии, это было бы по меньшей мере странно.

Я слушаю прогнозы погоды для Уитби, хоть и знаю, что он в Лондоне. Как я могла считать, что Уитби у черта на куличках? Он все время у меня перед глазами. «ТВ-6» снимает там новый фильм, а вчера в новостях показали маленький репортаж о Дракуле, его сняли на том самом кладбище, где мы гуляли. Родители Иззи купили автоприцеп и для начала едут в Уитби. Уитби неожиданно становится моим центром вселенной. Каждый раз, когда звонит телефон, я подпрыгиваю. По многу раз прослушиваю его сообщения, но ни разу не позвонила ему сама.

Вначале он звонил очень часто и оставлял мне длинные послания. Джеки умоляет меня перезвонить ему.

– Кэс, ну пожалуйста. Он не верит, что вы ушли со студии.

– Мне нечего ему сказать.

– Ну вот так ему и скажите! Если не ради себя, то ради меня. У меня работы вдвое больше с тех пор, как начались эти звонки.

– Значит, раньше у тебя было мало работы, – отвечаю я, не отрываясь от компьютера. – Позвони в секретариат, и пусть мне дадут новый номер телефона. В следующий раз скажи ему, что сообщишь в полицию, если он будет тебе надоедать.

Даррен звонит мне домой дважды в день. Всякий раз он добросовестно сообщает о том, когда приедет, так что я на время переехала к Иззи. Он понял. И перестал приезжать. И звонить перестал. Не считая одного случайного позднего звонка, когда он был явно пьян. Он сказал так нежно:

– Это я.

Он все еще шлет мне письма по электронной почте, но вместо длинных просьб о встрече присылает адреса веб-сайтов, которые, по его мнению, будут мне интересны. Шлет адреса со статьями об Одри Хепберн, об исследованиях пристрастий телезрителей, а вчера – последние статистические данные о количестве разводов, опубликованные правительством. Интересно, что он хочет этим сказать? Трудно понять, что за смысл он вкладывает во все это, потому что он ничего не комментирует и никому лично не адресует. Вот и хорошо. Что, если бы он написал «С наилучшими пожеланиями» или «С любовью» или «Моей любимой»? Я бы стала, в точности как Иззи, искать в каждом слове скрытый смысл, а ведь там его и вовсе нет.

Мысли о нем приходят, когда я меньше всего этого ожидаю. Проверяю, например, сценарии интервью, а в следующий момент вспоминаю его рассуждения о коллективной ответственности на телевидении. Это чушь.

Как замечательно он отстаивал свою точку зрения.

Но если бы мои мысли о нем ограничивались лишь этим. Так нет же! Каждый вечер я засыпаю с воспоминанием о том, как его губы касались моего соска, и просыпаюсь с улыбкой. И разум тут же напоминает мне, что никакого продолжения не будет. Никогда.

Кажется, что я знаю о нем все, потому что все время думаю о нем, вспоминаю его.

Но я не знаю многого. Теперь я часто разглядываю деревья: интересно, как он их лечит. Мы редко говорили о его работе, а мне хотелось бы знать все подробности. И хотелось бы знать, чем он занят сейчас. Интересно, что у него за квартира и что за машина.

Потом я начинаю убеждать себя, что лучше этого не знать и что чем меньше знаешь, тем легче забываешь. Он исчезнет из моих мыслей, и это лишь вопрос времени.

Я пытаюсь унять себя: ну да, сначала все кажется таким замечательным – и то, как они делают пробор, и как сморкаются, и их взгляды на политику, правительства в отношении долгов стран третьего мира, и то, как они едят стейк из тунца. Да любой его поступок кажется просто божественным, но если мы до сих пор были рядом, то я бы стала раздражаться. Невозможно обожать то, что повторяется, потому что повтор становится обыденностью.

Мне дороги мои воспоминания. Пусть лучше они сохранят свою свежесть, чем потускнеют от будней.

Я не сознаю, что рассуждаю в точности как Иззи, это получается помимо моей воли.

Я принимаю это свое противоядие, и работа катится словно по рельсам. Моя работа соткана из отчаяния, измен, страстей, горя, потных рук и онемевших ртов. Не моих – чужих. Свадьбы выявляют в людях самое худшее, а мне того и нужно. Английская публика никогда не разочаровывает. Сплошные паранойя с ревностью. Участники просто ломятся на шоу, понимая, какую великолепную возможность мести представляет бракосочетание. Лучше не придумаешь. Огромное помещение, полное родственников и друзей главных героев (плюс 10, 6 миллиона зрителей и более) в качестве свидетелей и обвинителей. Известно, что перед свадьбой обостряются раздоры. Спор из-за бутоньерки – гвоздики или лилии – может стать решающим, а о выборе между двумя женщинами и говорить не приходится.