в колледже и так и не повысили. Конечно, они подняли мне зарплату, изменили название моей должности… но я все еще делаю тоже самое, что всегда делала. Я — все еще двадцатилетняя практикантка Элоиза Хэтчер. Тихая девушка, которой можно доверить свои секреты, потому что она живет вымышленной жизнью и состоит в выдуманных отношениях.

Боже милостивый. Я даже написала книгу о таких отношениях и попыталась продать ее издателю, ради всего святого. Я претендую на то, что знаю всех тех звезд только лишь потому, что сопровождала их по кампусу по нескольку раз за годы работы. Вся житейская мудрость, которой я набралась, оставаясь на одном и том же месте последние семь лет. И все те меняющие жизнь советы, которые я раздавала.

Держу пари, что надо мной смеялись и все те агенты, и издатели.

Мне хочется плакать. Не из-за того, что произошло с Брутом, не из-за видео и не из-за последнего тупого удара Эллен с рассылкой. И даже не из-за того, что я обнаружила, что Мак — как минимум лжец, и как максимум насильник и/или убийца.

Мне хочется плакать, потому что я посмешище.

Я останавливаюсь.

— Элли? — спрашивает Дженнифер, положив руку мне на плечо. — Ты в порядке?

Мака и Стоунволла-старшего видно через стеклянные стены конференц-зала для директоров. Они оба серьезны. Размахивают руками, кривятся, что подсказывает мне — обстановка накалилась. Они стоят у белой цифровой доски в передней части комнаты, обсуждая какой-то график. Не то, чтобы я думала, что они говорят обо мне. Вообще-то я уверена, что — нет.

Стоунволл-старший знал моего отца и дал мне работу, когда она была мне нужна. Я всего лишь небольшое одолжение, сделанное в память о старых добрых временах. Вроде воздушного шарика, конфеты, или дешевой игрушки, которая прелестно выглядит в ярком пакете с угощениями, но не имеет практического применения, как только вечеринка закончилась.

— Элли? — снова спрашивает Дженнифер.

— Дженнифер, почему ты не злишься на меня? — я поворачиваюсь к ней лицом.

— Что? — она смеется, а затем цыкает. — Из-за прозвища? Черт, Элли. Я действительно прилично здесь потаскалась. Ты ведь никак не приврала. Просто назвала все вещи своими именами. Когда-то я была офисной шлюшкой. И что? Я могу оценить юмор в том, что ты написала.

— Тебе все равно, что я недостаточно хорошо тебя знала, чтобы увидеть с другой стороны? Ты ведь уже давно замужем. Прошли годы с тех пор, как ты делала что-то хоть отдаленно развратное. Разве тебе все равно, что я до недавнего времени плохо о тебе думала?

— Ты ведь достаточно быстро все поняла, не так ли? Мы довольно быстро друг друга узнали, как только ты сюда переехала. Как бы ты узнала, что я изменилась? Ты на долгие годы застряла в ангаре.

Даже и не знаю, что на это ответить.

— Послушай, — говорит Дженнифер, ее рука все еще лежит на моем плече. — Мы все знаем, что все прозвища были придуманы давным-давно. Это просто безобидное развлечение. Способ выпустить пар. Я имею в виду, что мистер Соувардс не был счастлив, что его прозвали мистером Кислая Мина, но блин! — теперь она откровенно смеется. — Это по-глупому смешно. Никто не злится.

Я почти принимаю это. Почти. Если бы две недели назад Мак не стоял в своем офисе и не говорил о коровах и гребцах на реке, тогда я бы, вероятно, смирилась с тем, что она сказала.

Но он говорил. Он говорил все те вещи, а я слушала, и уже не смогу услышать.

Для этих людей я — декорация. Вид из окна.

Я — машина на дороге, лодка, проплывающая под мостом, или свет, который включают и выключают в здании. Никому не важны водитель машины, мужчина на лодке или пара в квартире. Никому не важны, потому что они всего лишь вид из окна.

— Элли! — зовет меня Мак из двери в конференц-зал.

— Он тоже не злится, — говорит Дженнифер, оглядываясь на Мака.

Я ничего не отвечаю, просто поворачиваюсь и иду в конференц-зал. Мак улыбается мне, когда я подхожу.

— Как понимаю, ты уже слышала? Элли, не позволяй Эллен добраться до тебя, окей? Мы подадим на нее в суд. Она за это заплатит.

Я проскальзываю мимо него и вхожу в комнату. Стоунволл-старший встает и протягивает мне руку. Я тоже протягиваю руку, но вместо того, чтобы ее пожать, он берет в руки мою ладонь и сжимает.

Это теплый жест. Из тех, что говорят больше, чем слова. И я благодарна за это, действительно благодарна. Но этого не достаточно, чтобы избавить меня от этого глубокого, горького, болезненного чувства, бурлящего во мне.

— Мне… — я останавливаюсь, не уверенная, что именно стоит сказать, но затем все-таки говорю. — Грустно.

— Мы заставим ее заплатить, — говорит Стойнволл-старший. — Не беспокойся об этом.

— Нет, — говорю, качая головой. — Мне грустно не из-за нее. Мне грустно из-за себя. Все выходные я раздумывала над Вашим предложением, мистер Стоунволл. И я благодарна за него, очень. Я действительно благодарна Вам за все, что Вы сделали, чтобы мне помочь, поэтому надеюсь, что Вы не воспримите это неправильно, но я ухожу. Сегодня. Вообще-то, прямо сейчас. Я уйду и не вернусь.

— Элли? — произносит Мак. — Ты уверена?

— Это из-за видео? — спрашивает Стоунволл-старший. — Мне так жаль…

— Нет, — говорю я, прерывая его. — Нет, не из-за этого. Просто я хочу быть чем-то большим, чем вид из окна, — я смотрю в глаза Мака, произнося последнюю часть. Он прищуривается, возможно, все понимая. Или не понимая. Не уверена. Мне все равно. — Это все, что я хотела сказать.

Я роюсь в сумочке, нахожу телефон Мака, кладу его на стеклянный стол и ухожу.

— Элли! — кричит Мак мне в спину. Я слышу, как он шепчет что-то Стойнволлу-старшему, но не могу уловить слова. Несколько секунд спустя он шагает рядом со мной, приобняв меня за плечи. — У тебя все хорошо? Что происходит?

Я стискиваю зубы, делаю глубокий вдох и поднимаю на него глаза. Он такой идеальный. Эта квадратная челюсть с легкой щетиной. Его широкие плечи. От одной лишь мысли о нем без этого великолепного костюма мне хочется, чтобы между нами все было по-настоящему. А эти небесно-голубые глаза. Они хотят заявить на меня свои права.

Я хочу, чтобы они заявили на меня свои права.

— Утром звонил мистер Романтик. — Мак делает шаг назад, убирая руку, а с ней исчезает тепло и близость. — И, возможно я бы смирилась с тем, кто ты есть на самом деле, если бы ты сам мне