За эту победу Фердинанд получил британский орден Подвязки, причем король Георг послал ему 20 000 фунтов стерлингов, которые великодушный вождь роздал, как и всегда, своим войскам, обнаружившим отменную храбрость. Прусский драгунский полк Гольштейна, полонивший 4 батальона вместе с 10 орудиями, один получил несколько тысяч талеров. Фердинанд выразил при этом всем генералам, особенно же всем полкам, самую трогательную благодарность за их храброе благородное поведение во время битвы. Каждый вождь назывался по имени и получил таким образом перед лицом всей армии, сообразно своим подвигам, должную похвалу. Фердинанд был слишком великодушен, чтобы так же публично порицать, как оно того стоило, постыдное поведение Саквилля. Он предоставил этого генерала его судьбе и ограничился лишь тем, что не произнес имени этого преступного британца, тогда как все генералы были награждены большими или меньшими похвалами. Тем более расточал он свою признательность по отношению Гранби, публично сожалея о том, что этому генералу не удалось стать во главе британской кавалерии при столь многообещающей победе.

Саквилль был тогда отозван в Англию и явился туда с трепетом, так как боялся судьбы адмирала Бинга, который три года тому назад был расстрелян: английский народ требовал жертвы, а министры ради своей безопасности нашли нужным избрать его козлом отпущения и приписать ему все свои политические промахи. Бинг должен был умереть под тем предлогом, что не сделал всего возможного для нанесения вреда неприятелю и для спасения Менорки. Так пал невинный вождь вопреки немного, впрочем, опоздавшему протесту всего военного суда; Саквилль, в качестве члена тайного совета, сильно добивался тогда этой трагической развязки. Но теперь положение этого генерала было совсем иное: он не мог отстаивать своей невиновности, так как его преступное поведение было достаточно очевидным и всякое оправдание было бы напрасно. Весь народ был страшно озлоблен на него, а чернь грозила разорвать на части. Лучшие слои общества смотрели на него как на негодяя, даже друзья избегали его, а король Георг II не хотел слышать его имени. Он лишил его военных чинов и велел подать себе книгу, где значились его тайные советники; оттуда он собственноручно вычеркнул имя Саквилля. Затем поведение его было обсуждаемо военным судом, где он своей защитой увенчал свою подлость, говоря, что великий полководец, зави дуя его военным доблестям, прислал ему противоречащие приказания, чтобы погубить его. Но множество свидетелей британцев, большей частью высоко урожденных и сановитых, возвратившихся из армии в Лондон, прославляли благородство Фердинанда и уничтожили все сомнения суда насчет позорного поведения Саквилля в битве. Он был объявлен виновным и не способным нести военную службу в Англии. Военный суд не мог распространить своей резолюции на гражданскую службу, и король, полагая, что он теперь уже не в состоянии вредить государству, воздержался от такого прибавления из уважения к старому отцу генерала, герцогу Дорсэ. Когда старик в скором времени после случившегося явился ко двору и со скорбным видом подошел к королю, монарх посмотрел на него молча и сильно растроганный. Наконец он обнял его и сказал: «Мне жаль, милорд, что Саквилль ваш сын».

Кстати здесь будет заметить, что этот лорд Саквилль, опозоривший себя в германской и английской военной истории и формально лишенный чести в царствование Георга II, был тот самый, который в правление Георга III сумел интригами втесниться в дела правления, был главным зачинщиком американской международной войны и, принявши титул лорда Сен-Жермена, стал военным министром. На этом посту он составил план военных действий в Америке, вследствие которого генерал Бэргойн, следуя бездарному плану, пал жертвою недостойного министра, вместе со своим корпусом, в пустынях Саратоги. Эта неудача решила участь Америки, так как едва это известие прибыло в Европу, как Франция объявила независимыми британских подданных в Америке.

В день победы при Миндене была одержана другая победа наследным принцем Брауншвейгским при Гофельде. Фердинанд совершил нечто, повергшее в изумление и друзей, и врагов. Собираясь сразиться с армией, гораздо более многочисленной, он отправил 10 000 своих войск наследному принцу, намеревавшемуся атаковать герцога Бриссакского. Чтобы зайти неприятелю в тыл, принц должен был перейти реку Верру, через которую был только один узкий мост. По нему двигалась только часть его войск, остальные шли вброд, чтобы не терять времени. План атаки был так хорошо составлен, что не готовый к битве неприятель увидел себя однажды утром окруженным со всех сторон и, после кровопролитного сражения, должен был спасаться поспешным бегством, покинув весь обоз. На поле битвы осталось столько убитых, что 2000 крестьян в продолжение трех дней хоронили их. Союзники лишились в этом сражении только 300 человек.

Поведение полководца после битвы служит настоящим масштабом его военного величия, и Фердинанд оказался на высоте своей славы; поэтому последствия этого дня, ознаменованного двумя победами, были весьма пагубны для французов. Контад должен был тотчас же покинуть свою выгодную позицию при Миндене, очистить Гессен, переправиться назад через Везер, уходить из страны, сполна снабженной продовольствием, постоянно преследуемый врагом, словом, лишиться всех выгод, приобретенных в этой кампании. Генерал Армантьер, блокировавший Липштадт, тотчас же снял блокаду и поспешил соединиться с главной армией французов. Минден сдался союзникам. Были взяты значительные магазины и уведена отовсюду масса пленных. В Детмольде передвижной французский госпи таль с 800 человек сильного эскорта попал в руки победоносных немцев. Принц Гольштинский со своей прусской кавалерией взял в плен за раз целый батальон так называемых королевских гренадеров. Затем последовало много больших стычек, кончившихся успешно для союзников. Кор пус добровольцев Фишера был атакован наслед ным принцем при местечке Веттер; часть его бы ла избита, а часть взята в плен. Только немногим удалось спастись вместе с вождем. Другой корпус был атакован знаменитым предводителем легких войск, полковником Лукнером, у Эльнгаузена, и разбит с большим для него уроном. Столица Кассель сдалась на капитуляцию ганноверскому полковнику Фрейтагу, который овладел также всем полевым обозом маршала Контада, принца Конти, герцога Бриссака, графа Сен-Жермена и вообще всех французских генералов недалеко от Детмольда. Марбург, с гарнизоном в 900 французов, не хотел сдаваться; он был осажден, и на пятый день после открытия траншей последовала его сдача. Взята была также крепость Цигенгайн с гарнизоном в 300 французов.

Между отбитым багажом маршала Контада найден был его портфель с тайными письмами и инструкциями от его двора, которые обнародовали по приказу английского короля. В них, между прочим, находились приказы опустошать те страны, которыми не удавалось овладеть. Но еще более удивительным, нежели эти приказы, был ответ французов, в котором, хотя и не отрицалась подлинность этих писем, но выражениям их, совершенно явным, придавалось другое значение, не столько софистическое, сколько смешное.

Генерал Имгоф был послан в Мюнстер. Он некоторое время блокировал город и хотел приступить к настоящему штурму, но приближение французского генерала Арманть ера заставило его снять осаду. Однако, получив подкрепление, он возобновил ее. Французы снова подошли для атаки, но она не произошла, и через 6 дней по открытии траншей гарнизон капитулировал, получив свободный пропуск; но все орудия, снаряды, провиант и военные принадлежности стали добычей завоевателей. Это произошло 20 ноября, в несчастный для пруссаков день поражения при Максене; того же числа английский адмирал Хоук раз бил на берегах Франции французский флот в такую ужасную бурю, что ее было достаточно для того, чтобы совершенно поглотить все человеческие силы; изо всех побед, когда-либо одержанных на море, это была наиболее удивительная.