когда оказалась на Нёрреброгаде – перед гриль-баром, где Грегерс порой покупал ужин навынос. Она колебалась, но раз уж во время прогулки все равно идет мимо, можно и зайти. Мопсов она привязала у входа, молясь, чтобы мимо не шли какие-нибудь похитители собак. Только этого ей не хватало.

Рекламный щит с меню стоял внутри, свет не горел. Видимо, гриль-бар еще не открылся. Но когда Эстер толкнула дверь, та поддалась. Она вошла в пустое помещение. Стены были увешаны рекламой кислотных оттенков – пита по привлекательной цене, – а над большой стойкой висели выгоревшие на солнце постеры с надписями на арабском. В воздухе витал тяжелый запах жареного – запах, грозивший въесться в одежду и волосы.

– Мы еще не открылись, ждите одиннадцати.

Мимо нее прошел черноволосый паренек с ящиком молока – сходив в подсобку, он вернулся уже без ящика.

– Закрыто. Я смогу вас обслужить после одиннадцати.

Он подошел к двери и красноречиво на нее посмотрел.

Эстер не сдвинулась с места.

– Это ваше заведение? Ваш… ресторан?

– Моей семьи. А что?

– Я ищу одного человека, он здесь работает. Или работал.

Вообще-то говоря, она не Алена искала – тот живет этажом ниже, – просто ей казалось, что так проще задать вопрос.

Молодой человек смерил ее взглядом. Любопытство явно одержало верх.

– Как его зовут?

– Он представился как Ален Якольбе, но я не знаю, настоящее ли это имя. Высокий, за пятьдесят, француз.

Она увидела по нему, что он что-то понял. Сложив руки на груди, парень чуть заметно кивнул.

– Зачем он вам?

Ей ничего не оставалось, кроме как сказать правду. Вернее, часть правды.

– Он меня обманул.

Молодой человек кивнул пару раз. Затем ушел за стойку.

– Хотите чашку чая? С мятой и сахаром. Очень вкусный.

Он разлил чай по двум маленьким чашечкам и протянул одну ей.

Эстер сделала глоток.

– Спасибо. Вкусно.

– Я же говорил. – Он по-дружески подмигнул ей. – Я хорошо его знаю. Аллан. Седой, на француза похож. В прошлом году мой дядя нанял его поваром.

– Так он повар? То есть учился на повара?

Он усмехнулся.

– Чтобы бургеры жарить, не обязательно учиться на повара. Я ничего не знаю о его прошлом, частной жизни и всем таком прочем. Поначалу у него все хорошо получалось, но в итоге нам пришлось его уволить.

– Почему?

– Был один случай.

Он глотнул чая – судя по всему, распространяться ему не хотелось.

– И под случаем вы имеете в виду?..

Он мотнул головой.

– Извините, что лезу. Но если это тот самый человек, которого я ищу… Он меня обокрал. Я хотела бы узнать… вдруг и вас тоже.

– Не знаю, вполне возможно, дело было в деньгах. Но я не уверен. Никогда не видел, чтобы мой дядя так злился. Но он уволил его прямо здесь, на кухне, в пятницу вечером.

Эстер опустила глаза в пол. Аллан так быстро превратился из пианиста в мошенника, что у нее голова закружилась.

Молодой человек усмехнулся своим мыслям.

– Полная жесть. Аллан взял фритюрницу – маленькую, которую поднять можно, – и швырнул в моего дядю. Масло было горячее – если попадет, кожу расплавит. Аллан промахнулся, но ему пришлось убегать. Иначе он бы без зубов остался. В фартуке, в рабочей одежде.

Она сдержанно улыбнулась.

– Наверно, у вас есть его данные? Персональный номер и все такое…

– Никаких.

– Полицию вызывали?

Он улыбнулся.

Эстер поставила чашку на стойку. У нее слегка дрожали руки.

– Спасибо, что уделили мне время, пойду с собаками гулять.

– Не за что.

Он галантно распахнул перед ней дверь.

– Эй, на вашем месте я бы держался от этого Аллана подальше. По-моему, от него одни неприятности.

Эстер кивнула. За ней захлопнулась дверь. Она отвязала собак и пошла назад к озерам. Она долго была словно заморожена, а смена эмоций оказалась столь резкой, что она сама как будто раздвоилась. От влюбленности – к стыду, подозрительности и ужасу; и это всего за сутки. Собаки нетерпеливо тянули поводки – хотели вернуться к воде и птицам. Она тащилась за ними, словно тряпичная кукла, временно выбитая из колеи.

Во рту остался напоминающий кислоту вкус страха.

* * *

– Что вы про меня наговорили?

Старик удивленно на нее посмотрел, словно не понимал, о чем это она.

– Другим медсестрам.

Трина Бремен сложила руки на груди.

Он не ответил, только рассеянно моргал.

– Если вам есть на что жаловаться, было бы неплохо, если бы вы говорили мне об этом напрямую.

Он начал спорить.

– Нет, послушайте…

– Я устала от недовольства! Каждый день прихожу на работу и стараюсь изо всех сил. Отделение переполнено, люди в коридорах лежат, а мы чуть ли не с ног валимся – стараемся предоставить вам безопасное и качественное лечение.

В палате воцарилась тишина. Он старался смотреть куда угодно, только не на нее. Она и раньше часто видела, что окружающим неприятно, когда о проблемах говорят напрямую. Когда разговоры за спиной перестают быть тайной и все обсуждается в открытую, они стыдливо умолкают.

– Когда у вас в следующий раз возникнут претензии к моей работе, скажите об этом мне. Спасибо.

Трина развернулась и вышла из палаты – сердце колотилось, к горлу подступила тошнота. Она шла по коридору к комнате отдыха персонала, взяла свою сумочку и вытащила коробочку с лекарством. В блистерной упаковке лежали круглые белые таблетки оксапакса. Она выпила одну утром и сейчас не собиралась принимать лекарство, но их вид успокаивал. Трина прекрасно понимала, что чуть было не сорвалась, но не могла это предотвратить. Все было слишком сложно.

Она положила таблетки на место и застегнула молнию на сумочке. Петер Демант исчез, после того как она побывала у него дома вчера вечером. Трина сжала коробочку с лекарством. Он стал с ней спорить, так злобно смотрел своими угольно-черными глазами, что она почти испугалась.

Полиция следила за ним. За ними. В глубине души она взмолилась, чтобы он пока не объявился.

– Трина, ты еще лекарства не раздавала?

В дверях с извиняющимся видом стояла Етте.

Трина представила, как над ней медленно смыкаются стены, а затем она падает, погребенная в пыли и грязи. Наслоения лжи и обмана превращаются в белые облака – они наполняют воздух, и она не может дышать. На секунду зрелище ее заворожило, Етте исчезла навсегда.

– С тобой все нормально?

Етте склонила голову набок. Никакой пыли, стены не рухнули.

Трина не ответила. Сейчас она эту деланую заботу не вынесет. Взгляд, лживая улыбка, щеки как у хомяка. Протиснувшись мимо коллеги, Трина вышла в