На том и порешили.

Через пару дней Таяна, забравшись на воз, тронулась в Москву. Лошадка Акимки, задумчиво покачивая гривой, почти три дня неспешно топала до Волока на Ламе52. Здесь Хромый неожиданно встретил старинного знакомца, и пока мужики опрокинули по чарочке и обсудили все скопившиеся новости, прошло немало времени, а потому путники несколько задержались. Лишь на седьмой день на горизонте появились сияющие купола златоглавой, и подвода Акимки въехала в ворота столицы.

Минуя частокол Земляного города, телега загромыхала по мощёному деревом настилу. Одноэтажные избы ремесленников и служивого люда тянулись до следующей крепостной стены, сложенной уже не из дерева, а из белого камня и кирпича. За ней начинался Белый город, где селились более богатые и именитые жители Москвы. Всё чаще стали встречаться высокие здания с каменными первыми этажами подклетей и клетей53, но вторые, а то и третьи этажи горожане предпочитали строить всё же из дерева. Может, русские терема и не выглядели столь величественно, как европейские помпезные замки, но зато жизнь в них была гораздо приятней. В любую погоду дома оставались тёплыми и сухими в отличие от сырых и холодных западных дворцов.

Правда нельзя сказать, что русские хоромы выглядели серо и убого. Отнюдь. Каждый хозяин, желая выделиться, старался блеснуть достатком и строил своё жилище с особой тщательностью и любовью. И проезжая по улицам первопрестольной, заезжий гость не преставал вертеть головой, чтобы полюбоваться на изысканное кружево наличников и карнизов, на замысловатые резные балясины и колонны, украшающие крылечки, на удивительные «кубоватые» и «бочковидные54» крыши, крытые дранкой и тёсом. А особо состоятельные граждане красили, а то и золотили затейливые «маковки» и «луковки» своих расписных теремов. Но главное, чем особенно поражала иностранцев Москва, – так это своими широкими дворами и обязательными огородами и садами при каждом доме. Подобную роскошь в европейских столицах себе могли позволить лишь крайне богатые господа.

Остановившись у ворот сестрицы боярина Григорьева, Акимка высадил Таяну, а сам направился к главному торжищу Москвы: Китай-Городу, где он и надеялся подороже продать своё зерно.

Девушка подошла к знакомому крыльцу, но не успела перешагнуть порог, как навстречу ей вылетела чернавка. Увидев Таяну, девка остановилась и вылупила глаза:

– Батюшки! Вот не ожидали тебя увидеть!

– Мне боярыня нужна, – не желая объясняться с холопкой, заявила Таяна, и девка, испуганно косясь, пропустила её в дом.

Хозяйка как раз распекала нерадивую помощницу поварихи, но завидев подругу Оленьки, осеклась.

– Здравствуй, Марфа Ивановна, – поклонилась Таяна. – Пустишь в дом? Мне некоторое время в Москве пожить надобно.

Будто увидев привидение, женщина некоторое время молча смотрела на гостью, а потом оклемавшись, засуетилась:

– Конечно-конечно, девонька. Как же не пустить. Живи, сердешная… сколько нужно, столько и живи. Эй, Лукерья, проводи! – приказала она.

– Я и сама дорогу найду, – возразила Таяна. – Только скажите, в какой горнице остановиться можно.

– Да что ты! Пусть проводит, – залебезила старуха.

Таяна последовала за холопкой, а хозяйка что-то шепнула на ухо ключнице, и та, кивнув, выскользнула за дверь.

Лукерья провела гостью по длинному переходу и остановилась:

– Вот тут и жить будешь, – улыбнулась она, распахивая расписные створки. – Марфа Ивановна велела баню для тебя затопить. Умаялась поди в дороге? Вот сейчас попаришься и отдохнёшь. А уж с утра и отправишься, куда собиралась.

Служанка ушла, и Таяна, опустившись на скамью, печально задумалась. Всё в этом доме напоминало ей об Оленьке. Кажется, совсем недавно они с боярышней приезжали в Москву по торговым рядам пройтись. «А вот нет больше подруженьки дорогой, – на глаза девушки навернулись слёзы. – Ничего, Оленька, ответит поляк за смерть твою», – утерев влагу с щёк, упрямо подумала Таяна.

Напарившись в бане, девушка направилась обратно к терему, как на крыльце неожиданно столкнулась с Долматовым.

– Вот и наша красавица, – расплылся в улыбке Прохор. – Не ожидал, что сама явишься.

Встретившись взглядом с боярином, Таяна заметила в его глазах нехороший холодок.

– Ой, Прохор Алексеевич, – выскочив на крыльцо, затарахтела Марфа. – Как увидела её бесстыжую, так сразу к тебе послала! Это ж надо, хватило наглости явиться сюда! Уж как я боялась, что не успеешь, вдруг сбежит!

Ничего не понимая, девушка переводила взгляд со злобно беснующейся старухи на торжествующе ухмыляющегося боярина.

– Отвезите её в мой дом и заприте! – нахмурившись, приказал Прохор.

Тут же двое холопов подхватили Таяну под руки и поволокли к телеге. Вскоре девушку привезли в терем Долматова и, втолкнув в крохотную горницу с решётками на окнах, захлопнули дверь. Холодный звон ключа возвестил Таяне, что теперь она пленница.

Едва каясь стройными ногами земли гнедой Левашова нёсся по дороге, оставляя за собой длинный шлейф клубящейся пыли. Евсей торопился в Москву. Накануне Прохор прислал весточку с просьбой прибыть в столицу, и Левашов тут же засобирался.

– Куда ты опять? – всплеснула руками матушка.

– Дела у меня срочные, – коротко ответил Евсей.

– Да что ж за спешка такая? – сетовала княгиня, но сын не объясняясь поцеловал её в щёку и вскочил в седло.

Правда, если быть честным, не дела, упомянутые Долматовым торопили княжича. Дядька сообщал, что он нашёл Таяну и одно упоминание о ней, заставило сердце Евсея взволнованно взметнуться, а надежда вновь увидеть девушку расправила за его спиной трепещущие крылья.

Мимо пролетали пролески, луга, поля и деревни, а княжич всё мечтал о простой девушке. Он почти смирился с женитьбой на полячке. А что ему оставалось делать? Как пойти наперекор не только отцу и царю, но и самому Филарету? И как отказаться от собственного дитя?