– Только здешние жители.

– Мы должны всех проверить.

Громыхая сапогами и прикладами, юнкера обследовали первый этаж, чем чуть не довели до обморока квартирную хозяйку, и поднялись по лестнице. Я зашел следом и встал перед входом в чулан. Соседский сынишка смотрел с пола на вооруженных дядей испуганными глазами и старался прикрыть собой маленького серого котенка, успокаивающе поглаживая его. Юнкера осмотрели комнаты и, не найдя подозрительных лиц, уже собрались уходить, но вдруг один из них с маленьким пушком вместо усов спросил:

– А там что?

– Чулан.

– Отойдите.

– Там моя больная жена и новорожденный сын. Вы можете их напугать.

Мальчишка в шинели взвел курок револьвера.

– Послушайте, уважаемый, – сквозь зубы произнес он. – Мы тут не в бирюльки играем. Наши товарищи гибнут от пуль этих бандитов. Отойдите в сторону. Мы только посмотрим и уйдем.

Я понял, что дальнейшее мое сопротивление может привести к трагедии, и отошел в сторону, умоляя их только не шуметь.

Юнкер тихо отворил дверь и, убедившись, что я не соврал, тут же закрыл ее.

– Это ваша жена?

– Да. Она родила в тот день, когда начались бои.

– Ей срочно нужен доктор.

– Я знаю, но где его найти?

– В нашем училище есть врач. Он перевязывает раненых. Пойдемте с нами. Мы лишь досмотрим квартал и вернемся в училище.

Я быстро оделся и пошел вместе с ними.

Нам предстояло осмотреть два дома в конце квартала. Оба стояли с темными окнами и потушенными печами, не подавая никаких признаков жизни.

Узнав, что в Томске я работал у Потанина, юнкера сразу прониклись ко мне доверием, и один из них даже выделил мне свой револьвер.

– Вы обращаться с оружием умеете? – с недоверием спросил он.

– Доводилось, – вздохнул я и с видом знатока проверил наличие патронов в барабане.

Револьвер был заряжен полностью.

– Давайте разделимся, а то ноги совсем замерзли. Мы с добровольцем осмотрим один дом, а вы – другой, – предложил вооруживший меня юнкер.

Товарищи его поддержали.

Нам достался богатый дом директора страхового общества. Чувствовалось, что хозяева бежали отсюда в большой спешке. Прямо из‑за стола. На нем стояли дорогие фарфоровые тарелки с замерзшим супом. Из вещей они тоже почти ничего не взяли. На вешалке висели богатые шубы, а на столике стоял патефон последней модели, стоивший баснословно дорого.

– Здесь пусто. Пойдемте отсюда, – приказал мне юнкер.

Но только мы вышли на крыльцо, как из соседнего дома раздались выстрелы, а черные безжизненные окна вдруг осветились короткими вспышками.

– Они там! – крикнул юнкер и, передергивая на ходу затвор винтовки, ринулся навстречу опасности.

В дверях он столкнулся с вылетевшим из дома человеком с большим мешком. Юнкер размахнулся и ударил мародера прикладом по лицу. Тот упал наземь и выронил туго набитый мешок.

Из темноты дверного проема появился еще один человек с поднятыми вверх руками. Следом шел юнкер с винтовкой.

– Они в Юрия стреляли. Посмотрите, что с ним. Он наверху.

Я зашел в темные сени и споткнулся о груду сваленных у выхода вещей. Здесь было все, что имело хотя бы малейшую ценность: одежда, сапоги, картинные рамы, стулья, даже кастрюли и чайники. Я поднялся по лестнице на второй этаж и сразу же увидел тело юнкера, распластанное посереди разграбленной комнаты. На груди его чернело кровавое пятно. Я нагнулся к нему. Он не дышал.

Я взвалил убитого на себя и вынес во двор.

– Ваш товарищ мертв, – сказал я, опустив труп на снег.

Оба мародера стояли возле поленницы под прицелом юнкеров, ожидая своей участи.

– Братья! Не убивайте! Христом Богом заклинаю, пощадите. У меня семья. Трое малых ребят. Не губите. Мы же с вами одной веры. Православные… – один из мародеров упал на колени и стал ползать по снегу.

Зато второй стоял с волевым, каменным лицом, брезгливо отвернув взгляд от своего трусливого подельника:

– Что ж ты, Петруха, перед буржуями шапку гнешь? Негоже пролетарию слюни так распускать. Пущай, пока их взяла. Но им тоже недолго небо коптить осталось. Всех скоро в Ангару спустим!

– Именем родины и революции за разбой и убийство мы приговариваем вас к расстрелу, – произнес юнкер с обветренным лицом.

Тотчас грянули два выстрела. Тела рабочих остались лежать у поленницы. А убитого Юрия мы по очереди несли до училища.

Врач осмотрел Полину, выписал лекарства и даже помог найти кормилицу для новорожденного. У одной солдатки уже во время боев родился мертвый ребенок, а молоко у нее осталось. Так у нас еще поселилась Лукерья, крестьянка из Верхоленского уезда. Она недавно овдовела, ее мужа убили под Петроградом во время выступления генерала Корнилова[105]. В комнате покойной матушки мы устроили детскую, где ночевала и кормилица.

Иван Иннокентьевич объявился только на девятый день, когда большевики и юнкера заключили перемирие. Он застрял на большевистской половине города в гостях у своего однокашника по гимназии. Вырваться оттуда у него не было никакой возможности, под окнами шел бой. Ему сообщили, что все дома по нашему переулку снесены огнем большевистской артиллерии, и судьба жителей неизвестна. Он молил Бога, чтобы мы успели куда-нибудь эвакуироваться. И его радость не имела границ, когда он увидел почти целым наш дом, а свою жену здоровой и невредимой. Александра Николаевна тоже светилась от счастья, встретив мужа.

Иван Иннокентьевич высказал соболезнования Полине по поводу гибели ее матушки, а затем поздравил с наследником. Молоко кормилицы пошло Петеньке на пользу, он поправился. Полина тоже стала чувствовать себя гораздо лучше. Установившееся в городе перемирие и возвращение Золотова вернули в наш дом покой.

Провожая доктора, возле пепелища сгоревшего дома я встретил большого сенбернара. При каждом взрыве собака забивалась в развалины, но никуда от них не уходила. Но ко мне пес почему-то проникся доверием и увязался за мной. Мы назвали его Барри. Прежнюю кличку его так и не узнали. Во дворе для него сколотили будку, и он стал отпугивать своим громовым лаем всех злоумышленников.