— Вы думаете?

— Готов положить руку в огонь! Впрочем, больной или нет, завтра я отправлюсь за новостями. Боннэр — славный малый, но все проходит мимо его ушей. В интендантстве я узнаю, как обстоят дела.

— Но вы еще больны, ваша лихорадка…

— Уже немного лучше. И затем, пришло и мне время проявить доблесть. Слишком уж я изнежился. Что касается вас, пора и вам перестать жаловаться. Надо тряхнуть жизнью, черт возьми, пока она не засосала!

— Тряхнуть жизнью? — задумчиво сказала Марианна. — Мой бедный друг, мне уже кажется, что на протяжении лет я не делаю ничего другого. Она поступает со мной, как кокосовая пальма: родит много полноценных орехов, но они падают мне на голову.

— Потому что вы выбрали плохое место. Вы созданы для счастья. Если вы не можете его достичь, это полностью ваша ошибка! Теперь идите отдохнуть. У меня предчувствие, что вам уже недолго дышать спертым воздухом этого дома.

Вскоре Марианне пришлось подумать, не обладает ли в самом деле ее компаньон даром предвидения, ибо на другой день он принес необычайную новость.

— Мы уезжаем через три дня! — заявил он.

— Через три дня? — воскликнула Марианна, чувствуя, что небеса раскрываются над ней. — Как это возможно?

Он поклонился ей, подобно персонажу комедии дель арте.

— Вы видите перед собой, прекрасная дама, важного управляющего снабжением тыла. Генерал Дюма сейчас подписывает мое назначение… отягченное, увы, менее легкой миссией: заготовить продовольствие в достаточном количестве для двухсот тысяч человек в трех губерниях: Витебской, Могилевской и Смоленской! Император решил наконец оставить Москву, чтобы зимовать в Смоленске или Витебске, поближе к его армии за Двиной, и там спокойно ожидать подкрепления, которые позволят ему весной пойти на Петербург.

— Но когда именно?

— Я не знаю. Судя по тому, что пришлось услышать, прежде чем окончательно перейти на зимние квартиры, его величество намеревается немного отодрать за уши Кутузова, чтобы полностью успокоиться… и удостовериться в россказнях Мюрата относительно казаков.

В любом случае нас это не касается. Главное то, что через три дня мы едем в Смоленск, и я вынужден просить вас освободить эту комнату, куда придут несколько писарей: мне надо продиктовать кучу писем, ибо я должен собрать несколько сотен тысяч центнеров муки, овса и говядины… не знаю, впрочем, где я их возьму.

Она уже встала, чтобы уступить место, но он удержал ее.

— Кстати, вы не против, чтобы переодеться мужчиной? Вы сойдете за моего секретаря.

— Ничуть! Иногда мне это даже нравилось.

— Тогда отлично! Спокойной ночи.

И этой ночью, в то время как за перегородкой голос Бейля непрерывно журчал, диктуя письма трем сонным секретарям, которых он попеременно будил тумаками, Марианна наконец мирно спала с облегченным от тягостных забот сердцем. Она еще не выбралась из западни, но челюсти той уже начали раскрываться. Все ее волнения и страхи теперь сконцентрировались в этом единственном и мучительном желании: покинуть Москву!

А об остальном будет время подумать, когда дорога к свободе широко откроется перед ней. Кроме одного: найти Жоливаля и Гракха как можно скорее, ибо она не скрывала от себя, что после возвращения ее пребывание в Париже может оказаться не менее трудным, чем в Москве, с того момента, когда император вернется туда…

Император, который стал ее врагом.

Но даже эта тревожная мысль заслуживала только того, чтобы быть отложенной на завтра…

16 октября, когда покинули Москву, погода была сухая, но уже явно шло к холодам. Исключительно мягкая осень, так убаюкавшая Наполеона, приближалась к своей нормальной температуре.

Расположившись рядом с Бейлем в карете, которую сделали более комфортабельной, приделав кожаный откидной верх, Марианна мысленно отдала честь организаторским способностям ее компаньона. Он ничего не забыл. Ни теплую одежду, ни сундук с провиантом.

Сама она, одетая мужчиной и введенная в должность секретаря управляющего снабжением резерва, получила благодаря его заботам просторную темно-зеленую венгерку с шелковыми бранденбурами. Подбитая и опушенная лисьим мехом, она сочеталась с такой же шапкой, которую молодая женщина надвинула до ушей, чтобы скрыть волосы, как можно плотнее заплетенные Барбой.

Закутанная во множество теплых шалей, полька заняла место рядом с Франсуа, и в их распоряжении было более чем достаточно одеял и попон для расстояния между Москвой и Смоленском. Но если для Бейля путешествие заканчивалось в последнем, для Марианны это был только первый этап. Ибо аудитор Государственного Совета по праву рассчитывал, что в Смоленске у него хватит власти обеспечить нормальный отъезд его спутницы во Францию.

Но если Марианна полагала, что этот первый этап они пройдут быстро, она полностью разочаровалась еще до того, как они покинули Москву. Вместо того чтобы прямо ехать на смоленскую дорогу, карета направилась к Красной площади присоединиться к конвою, готовящемуся к отбытию: несколько сотен раненых и больных с эскортом из трехсот солдат.

Когда она обратила к Бейлю удивленный взгляд, он пожал плечами и пробурчал:

— Вы так радовались отъезду! Я не хотел омрачить вашу радость, сказав, что генерал Дюма приказал мне ехать с этим конвоем. Дороги так неблагонадежны, что наш западный калеш в одиночестве, безусловно, не доехал бы… и мы тем более.

— Лучше бы вы предупредили сразу! Смешно скрывать от меня что бы то ни было. Знаете, я уже давно привыкла не восставать против неизбежности. Конечно, путешествие продлится дольше, но ничто не уменьшит радость, которую я испытываю!

Тем не менее, снова увидев стены Кремля, она не смогла удержать невольную дрожь. Среди полей руин старая крепость стояла по-прежнему такая красивая в лучах восходящего солнца, словно ее кирпичи сочились кровью. Вспомнив, с каким пылом она стремилась войти туда, чтобы увидеться с Наполеоном, Марианна ощутила, как в ней пробуждается злоба. Потому что он был ее возлюбленным и потому что она сохранила верность ему, она жертвовала ради него всем, своей любовью и почти жизнью! И все это, чтобы получить взамен объявление на дрянной бумаге на московских стенах…

— Не выглядывайте, — посоветовал Бейль. — Несмотря на наши предосторожности, вы рискуете быть узнанной.

Действительно, среди невероятного смешения повозок и карет, составлявших обоз, мелькали сверкающие мундиры офицеров, среди которых оказался и Евгений Богарнэ.

Со своей обычной приветливостью вице-король Италии следил за погрузкой закутанного в одеяла старого солдата, чья борода была такой же белой, как и лицо.

Поправив на носу очки, которые Бейль посоветовал ей носить, пока между ней и Кремлем не пролягут несколько лье, Марианна откинулась назад, моля небо, чтобы поскорее трогались, ибо она заметила Дюрока, который обходил повозки, подбадривая раненых добрыми словами и желая удачного путешествия. Сердце ее сильно забилось, и, чтобы успокоиться, она попыталась сосредоточить внимание на том, что ограничивало ее поле зрения приподнятым верхом калеша. Вверху, на позолоченном шпиле самой высокой колокольни Кремля, саперы гвардии, уцепившись за случайные подмостки, с риском для жизни пытались отломать большой золотой крест Ивана Великого. Стая черных ворон кружилась вокруг них, так зловеще каркая, что Марианна вздрогнула, чувствуя в этих криках предвестие несчастья.