Джейк помогал собирать деньги, свитера и носки «в помощь Британии», а позже, обходя те же дома, опять просил деньги, но уже на оружие для Хаганы. Примерно в это же время к ним в дом однажды пришел пилот британского Управления доставки[188]и, шевеля кавалерийскими усами, уговаривал отца купить облигации военного займа.

— Эти русские вообще-то не так уж плохи, — говорил он. — Во всяком случае, сейчас нам надо именно на это себя настраивать. Ну что делать, ну не было у них промышленной революции! Сотни лет развития им пришлось втиснуть в одно поколение.

Его неправильно проинформировали. На улице Сент-Урбан жили не одни только красные.

— В Финляндии, — круглил глаза отец Джейка, — им приходилось приковывать людей к пушкам. Не думаю, чтобы это укрепляло боевой дух.

Англия — это Джордж Формби, Томми Фарр, чуть не побивший Джо Луиса, и туман. «Элементарно, Ватсон!» и Биг-Бен. И мать, возвращающаяся из кино с покрасневшими глазами после фильма «Миссис Минивер»[189]. В Шоубридже, в пруду, куда летом ездило купаться все еврейское гетто Монреаля, в День империи[190]утонула маленькая девчонка, объевшаяся латкес. А настоящие англичане купались за горой, в настоящем озере. Англия — это страна, где все непрерывно пьют чай. Причем без лимона. А всякие вещи делают лучше всех в мире. Когда-то один из наших был там премьер-министром[191]. Англия это охота на лис. Это Джордж Бернард Шоу. Это Бульдог Драммонд. Это Чарльз Лафтон, бросающий через плечо куриную ногу. Это Эд Мёрроу[192]. Это песня про соловья, который будто бы запел прямо на Баркли-сквер. А еще Англия пробивалась к Джейку через посредство его собственного шотландского учителя, заставлявшего подопечных заучивать строки Скотта: «Олень из горной речки пил, / В волнах которой месяц плыл»[193], а также Теннисона:

Бей, бей, бей

В берега, многошумный прибой!

Я хочу говорить о печали своей,

Неспокойное море, с тобой[194].

Только вот ученики при этом ни печали, ни иной сопричастности как раз и не испытывали.

В колледже, где студенты лихорадочно черпали идеи уже из других разнообразных источников, Англия представала в ином, но столь же искаженном виде. Опять сплошная литература. Утонченные сочинения Джейн Остен. Благопристойность, разум, политическая зрелость.

Та ли это Англия, которую они с Люком вознамерились покорить?

Стоя у поручней на судне, выплывающем на открытый простор реки Святого Лаврентия, уже оставив Квебек-Сити далеко позади, Джейк, до невозможности возбужденный, с хохотом приставал к Люку:

— Нет, ты меня, меня послушай! Вот ты скажи, что сейчас происходит в Торонто?

— В Торонто? О, ну как же! Город с каждым днем становится все краше.

— А в Монреале?

— Ну, и Монреаль тоже: он неустанно движется вперед!

Первая встреча с Англией состоялась в прокопченном Ливерпуле. Без задержки пересев с парохода на поезд, они были поражены огромными размерами чайных ложек, гарью в чуть теплом чае, оседающей на дно стакана крупинками, и плакатиками в уборных: «Джентльмены, пожалуйста, поднимайте сиденья!» Но все же был, был момент, когда они усомнились, туда ли приехали: когда въезжали в Лондон на такси, им бросились в глаза эркеры во всех домах по обе стороны дороги, и в каждом трюмо, изнутри заслоняющее оконный проем, чтобы, не дай бог, в комнату не проникло солнце. Если оно когда-нибудь здесь появится.

Бр-р-р-р!

Первые недели в Лондоне Джейку запомнились непрестанной борьбой с промозглой сыростью. А еще тем, как пожирал шиллинги монетоприемник газового счетчика, потому что, когда они искали жилье, скупердяй Люк настоял на самой дешевой гостинице. Они прошли через все обязательное занудство, связанное с экскурсиями в Британский музей, в галерею Тейт и в Вестминстер, при этом презрительно избегали тех моментов, когда там смена караула, хотя обоим до полусмерти хотелось ее посмотреть.

Перед отъездом Джейк горячо уверял обеспокоенных монреальских родичей, что их город это культурная пустыня, жалкая колониальная плешь, он же отправляется туда, где сможет припасть к истокам великой имперской традиции, но как только он добрался и ото всех избавился, оказалось, что думать неспособен ни о чем, кроме девушек. Где тут девушки? О, возьми меня, я твоя! Но, боже мой, — те, что мельтешат в пабах, они же удручающе страшны! Как будто, годами лопая хлеб с топленым жиром, сладости и сэндвичи с рыбным паштетом, они пропитали свои юные тела ядами, которые то вдруг проявятся в виде усов, то выскочат какой-нибудь пятнистой почесухой, а уж на зубы действуют так, словно зубами здесь принято грызть свинец. С элегантными шиксами из Белгрейвии несколько сложнее: он пожирал их глазами, тогда как они — те, что только что отправили своих красномордых мужей (таких, например, красавцев, как Обри Смит или Ральф Ричардсон) завоевывать Индию, Канаду и Родезию (причем попробуй-ка не отправься: сразу получишь письмо со вложенными в него четырьмя белыми перьями[195]) — они, прелестницы, смотрели на него столь холодно и высокомерно, что и не подступись — примут за посыльного из «Харродса»: что? авокадо? — с этим, пожалуйста, к экономке.