«Я лично считаю, что Скоблин довольно искренне пошел на наше предложение работать с нами. Денежный вопрос был выдвинут Скоблиным только под давлением Плевицкой, которая имеет огромное влияние на Скоблина. Уверен, что от Скоблина мы получим много интересующих нас сведений не только по центру РОВС, но и по периферии его полка, так как Скоблин периодически получает донесения от своих объединений. Благодаря Скоблину мы сможем расширить сеть нашей агентуры во всех странах не только Европы, но и Америки.

По моему мнению, целесообразно было бы связать Скоблина с строго законспирированным лицом в Париже, которому поручить полную проработку Скоблина, обязав Скоблина (это на словах уже сделано мною) передавать нам всю переписку немедленно по ее получении.

Лицо, связанное с Скоблиным, должно обладать гибкостью и быстротой связи, так как, по моему мнению, некоторые документы, которые будет вручать нам Скоблин, должны ему возвращаться через один-два часа. Необходимым средством для связи с Скоблиным должен быть автомобиль, во-первых, ввиду того, что Скоблин живет в трех километрах от Парижа, а во-вторых, это средство более удобное для избежания слежки.

При желании расширить благодаря Скоблину сеть нашей агентуры нахожу необходимым при лице, связанном с Скоблиным, иметь нашего человека, хорошо владеющего языками, как вербовщика, так как таким образом сведения, полученные от лиц, завербованных при содействии Скоблина, можно будет на месте проверять — с данными, полученными через Скоблина и немного очищаться от лжи.

Скоблин, я полагаю, должен сейчас активизировать свою работу в РОВС с заигрыванием с монархистами и постараться получить предложенную ему должность заведования контрразведкой, этим мы, я полагаю, получим и часть контрразведки французов.

Что касается просьбы Скоблина об окладе, то я думаю, что надо удовлетворить, но не с предыдущей задачей, а с последующей, то есть не за месяц вперед, а за месяц назад. Выдачу ему пяти тысяч франков я считаю обязательной».

Связь с генералом поддерживалась через Ковальского. Скоблин отправлял ему в Вену письма, написанные симпатическими (невидимыми) чернилами, дополнительно шифруя наиболее важные положения. В ту пору это считалось вполне достаточной мерой предосторожности. Шифр был примитивный. Но в резидентуре исходили из того, что Скоблина никто и ни в чем не подозревает, поэтому его корреспонденция не перехватывается и к специалисту-контрразведчику генеральское послание в руки не попадется.

Николай Владимирович с видимым интересом пробовал себя в непривычной роли разведчика. Он явно был рад — и не только деньгам, хотя ежемесячный оклад от разведки имел значение. Почти десять лет он зависел от жены. Мужчины, которые получают меньше своих жен, чувствуют себя отвратительно. Теперь он уравнялся с Надеждой Васильевной. Многие годы он всего лишь состоял при жене, жил ее заботами, сопровождал на концерты и гастроли. Наконец, у него появилось собственное серьезное дело. И какое! К нему обратилась за помощью Красная армия. Значит, его военный опыт чего-то стоит, значит, его ценят в России. Внимание Москвы ему льстило.

Понимали ли они с Надеждой Васильевной, что, соглашаясь помогать советской разведке, предают многолетних друзей и соратников?

Несложно предположить, что значение имело другое. Они видели, как живут эмигранты. Нищенствуют. Боялись остаться без копейки, опуститься, лишиться того, что имеют. Они говорили себе: мы хотим жить в комфорте, нам нравится наша нынешняя жизнь. Только это и важно. Страх, испытанный Надеждой Васильевной в год революции, остался с ней навсегда. В трудную минуту возвращался вновь и вновь. Эмоциональная память определяла ее мысли и поступки.

Восьмого октября 1930 года Скоблин отправил послание Ковальскому: «У нас тут начинается „сезон“ — организованы курсы на сто человек избранных, в числе каковых нахожусь и я. Открытие на днях. После первой лекции опишу подробно. Надежда Васильевна шлет тебе привет».

О каких курсах идет речь?

Врангель мечтал восстановить в эмиграции Академию Генерального штаба. Военный историк и теоретик генерал-лейтенант Николай Николаевич Головин (до революции — профессор Николаевской академии Генерального штаба, организатор Общества ревнителей военных знаний) ответил, что это невозможно. Но взялся организовать изучение опыта мировой войны и дать возможность офицерам, окончившим лишь училище, получить высшее военное образование на созданных в Париже Высших военно-научных курсах. Они открылись 22 марта 1927 года. Трехгодичные курсы окончил, например, адъютант Скоблина капитан Григуль и получил право носить серебряный нагрудный знак.

Скоблин сообщал Ковальскому: «Учреждены высшие повторительные курсы в Париже, куда назначены лучшие офицеры — 100 человек. Много корниловцев — 25. Лекции два раза в неделю. Цель — подготовка к посылке в СССР. Ознакомление с положением, знакомство с Красной армией, частями. Подготовка к отправке на Дальний Восток. Вся работа центра направлена сейчас к Дальнему Востоку, Оживленная переписка. Дитерихсу помогают деньгами».

Генерал Михаил Константинович Дитерихс командовал Восточным фронтом у адмирала Колчака. Руководил следствием о расстреле царской семьи в Екатеринбурге. Но в ноябре 1919 года адмирал снял его со всех должностей. Обиженный Дитерихс уехал в Китай. В мае 1922 года им заинтересовались японцы и привезли во Владивосток. Земский собор избрал генерала Верховным правителем Приамурского земского края и Воеводой земской рати. Дитерихс — единственный деятель Белого движения, обещавший восстановить монархию и объединить православную церковь и государство в единое целое. Но его армия насчитывала всего восемь тысяч человек, 19 орудий и три бронепоезда. Когда японские войска покинули российский Дальний Восток, Белое дело было проиграно.

Дитерихс вновь уехал в Китай. В 1930 году Миллер поручил ему принять на себя руководство Дальневосточным отделом РОВС. В отличие от других структур Союза в него вошли не бывшие подчиненные Деникина и Врангеля, а те, кто служил под знаменами адмирала Колчака.

Центр инструктировал Вену:

«„Фермер“ говорил о том, что генерал Миллер одно время ему предлагал работу по разведке. Нет ли у него сейчас возможности активизации в этом отношении? Центральная задача, которую мы ставим перед ним, таким образом, это работа в центре РОВС.

Запросите, может ли „Фермер“ выехать в какую-либо страну по нашему указанию вместе с „Сильвестровым“ (ЕЖ/10) для встречи с нашими людьми.

Теперь в отношении „Фермерши“. В докладе ЕЖ/10 упоминается о том, что она также дала свое согласие. Однако мы считаем, что она может дать нам гораздо больше, чем одно „согласие“. Она может работать. Запросите, каковы ее связи и знакомства, где вращается, кого и что может освещать. Результаты сообщите. В зависимости от них будет решен вопрос о способах ее дальнейшего использования.

Вербовку генерала считаем ценным достижением в нашей работе. В дальнейшем будем называть его „Фермер“, а жену „Фермершей“. На выдачу денег в сумме 200 ам. долларов согласны, и соответствующая телеграмма вам была уже дана.