– Отец моего садовника уже несколько раз позировал мне, – бормотал господин Оониси, продолжая фотографировать. – Ему больше девяноста. Надо бы его пригласить.

Он отошел от меня и кинулся к телефону в конце помещения. Через полчаса явился низенький старый японец с прилизанными седыми волосами, похожими на длинный серый мох, и с готовностью уставился на господина Оониси. Тот объяснил, что от него требуется. Старик невозмутимо разделся догола и опустился на невысокий подиум, застеленный яркими циновками.

Съемки длились больше четырех часов. Когда мы распрощались с господином Оониси, я чувствовала сильную усталость. Причем не столько физическую, сколько какое-то внутреннее опустошение. Словно из меня все соки высосали. Мелькнула мысль, что смысл «Замка спящих красавиц» возможно намного глубже, чем просто желание стариков спрятать свой стыд из-за того, что они спят с молодыми красавицами. Так мне объяснил суть этого произведения господин Кобаяси.

«Они просто подсасываются к молодой энергетике, как самые настоящие вампиры, только и всего, – решила я. – И этим, без сомнения, продлевают себе жизнь».

– Ты что-то побледнела, Танюша, – заботливо заметил господин Кобаяси, когда мы зашли в кафе перекусить.

– Устала, – тихо ответила я.

– А я хотел сводить тебя в Рёандзи.

– А что это? – равнодушно спросила я, поедая вкусные горячие пирожки со сладкой бобовой начинкой.

– Храм Покоящегося Дракона, – сказал господин Кобаяси. – Именно в этом монастыре находится знаменитый сухой сад.

– Сухой? – переспросила я, отпивая чай.

– Сад камней, – пояснил он. – Но если тебе неинтересно, то можем не посещать.

– Почему же? Если это такой знаменитый сад! Но, к моему стыду, я ничего про него не слышала, – ответила я.

Мы вышли из кафе и направились в сторону видневшихся в конце улицы пологих зеленых холмов. Довольно скоро мы оказались у входа в монастырь. Господин Кобаяси купил входные билеты, к которым прилагались какие-то листочки. Один из них он подал мне.

– Основные постулаты дзен, – коротко сказал он. – Их предлагают всем приходящим в этот храм. Может, тебе интересно?

Я взяла листочек и погрузилась в чтение. Вот что на нем было написано:

«Дзен – это религия без бога и Будды.

Дзен – это религия, в которой нет особого объекта поклонения.

Дзен – это религия, исповедуя которую человек обращен сам к себе.

Дзен – это религия глубокого познания собственной сущности.

Дзен – это религия, которая ищет путь к просветлению, а именно «путь к собственному сердцу».

Дзен – это религия, в которой главное – «ничто», состояние «не-я» и бесстрастная созерцательность.

Дзен – это религия, исповедуя которую говорят: «Я знаю лишь необходимое».

Дзен – это религия, исповедуя которую считают: «Любое место – не что иное, как страна Лотоса, любой человек может стать Буддой».

Дзен – это религия, в которой стать кем-то – это значит перестать им быть. Умереть – значит перестать быть тем, кем был.

Основа дзена – в отказе от жизни.

Смерть в дзене – это переход в другую форму существования».

Мы отправились на территорию монастыря. Рёандзи был окружен большим садом. Меня удивил его неухоженный вид. Но в этих диких зарослях была своя прелесть. Возле храма тускло блестел пруд Кёёти, заросший лотосами. Мы пошли мимо него по мощенной каменными плитами дорожке. И скоро оказались возле лестницы, которая привела нас к жилищу настоятеля. Я увидела, что посетители снимают обувь, и тоже скинула свои босоножки, с удовольствием ощутив босыми ступнями шершавую прохладу камней. Я подождала, пока господин Кобаяси снимет туфли. Потом мы вышли на опоясывающую здание веранду. Я оперлась на деревянные перила. Передо мной расстилалось небольшое пространство, ограниченное невысокой светлой стеной с какими-то разводами, напомнившими мне дождевые подтеки. Строгий прямоугольник, очерченный этой стеной, был засыпан мелкой беловатой галькой, разровненной какой-то машиной. Я почему-то подумала, что так разравнивают землю на пограничной полосе. Видела в каком-то фильме такие же ровные рядочки. Здесь рядочки шли вдоль всего прямоугольника. Его меньшие края оканчивались узкими поперечными полосами.

С нашей стороны, то есть со стороны зрителя, прямоугольник был отделен узкой глубокой канавкой, засыпанной более крупной голубовато-серой галькой, напоминающей обычную щебенку. По поверхности прямоугольника расположились группы камней разного размера и формы. Самый большой был где-то в половину моего роста. Эти группы были обсыпаны по светлой гальке более темной землей или песком. С моего места было плохо понятно. И эти более темные округлые участки, в свою очередь, обводились узкими кругами разровненной гальки, словно эти камни упали в воду, и по ней пошли круги и так и застыли навечно.

Я непонимающе смотрела на эту картину. Господин Кобаяси молча стоял рядом.

– Это и есть тот самый сад камней, – тихо проговорил он после очень долгой паузы.

Я тщетно пыталась понять смысл этой композиции, но, кроме группы обычных на вид булыжников, торчащих из обычной гальки, так ничего и не увидела. Мне было стыдно сознаться в этом господину Кобаяси, и я молчала. Он оторвался от созерцания сада и повернулся ко мне.

– Эти камни расположены в строгой гармонии группами по семь, пять и три, – тихо сказал он. – Но сад выстроен так, что сразу из одной точки их все увидеть невозможно.

«Все равно не пойму, в чем тут уникальность», – подумала я, не ответив.

– И каждый видит здесь что-то свое, – добавил господин Кобаяси.

– А что видите вы? – решила я задать вопрос.

– Образы бодхисатв, возвышающихся над бренным миром, – еле слышно ответил он.

Когда мы покинули Рёандзи, я робко спросила о кварталах гейш.

– Ой, Таня, извини! – спохватился господин Кобаяси. – Конечно, нужно было вести тебя в Гион, а не сюда.

– Гион? – спросила я.

– Да, это самый известный квартал гейш.

Он тут же, не успела я ничего сказать, остановил такси.

Мы высадились на узкой улочке с очень древними на вид деревянными домами. Большие каменные фонари причудливой формы возвышались на мостовой и тускло мерцали желтоватым неровным светом. Мы пошли вдоль Ханами-дори, поглядывая по сторонам.

– Знаешь, насколько я слышал, доступ в хорошие заведения открыт только по рекомендации, – сказал господин Кобаяси. – И так просто мы не сможем зайти в престижные дома и пообщаться с гейшами. Нужно было поговорить об этом с Ооноси. Как-то я не подумал!

– О! Я ни в коей мере не хочу вас затруднять, – тут же сказала я. – Мне интересно просто здесь побывать.

Но в душе я почувствовала разочарование. Оказаться на малой родине гейш и не увидеть ни одну из них. Мы проходили в этот момент мимо невысокого двухэтажного беленого здания с изогнутой, словно у пагоды, крышей. Возле него был устроен небольшой квадратный пруд, отсеченный от мостовой каменным, довольно высоким парапетом. Вода подходила прямо к стене. В ее спокойной глади, словно в зеркале, отражались освещенные окна за темными деревянными решетками и пышные зеленые шапки склонившихся к воде вишен. Из дома вышла женщина в малиновом кимоно и неторопливо отправилась по улице, постукивая деревянными сандалиями. Я с любопытством оглядела ее. Но она выглядела как обычная японка в традиционном наряде. Господин Кобаяси окликнул ее, и она повернула к нам невозмутимое лицо и поклонилась. Он что-то спросил. Она улыбнулась и ответила довольно пространно. Потом поклонилась еще раз и пошла дальше.