– Это Федул!

– Кто?

– Пес Мишин, да не робей, он добрый.

– Я не боюсь собак…

– Иду-иду-иду, – раздался спокойный басистый голос, и в высокой металлической калитке загремел ключ. – О! Андрюха! Здорово! Здравствуйте, барышня! Меня Михаил зовут, – протянул Кате крепкую руку хозяин особнячка.

– Катя!

– Очень хорошо! Заходите! От, молодец, Андрюха, что зашли, я одну штуку заканчиваю, так умаялся, а все не брошу. А тут вы! Все, шабаш, будем коньяк пить!

Михаил был лет пятидесяти пяти, заросший седой щетиной, стрижен налысо и в больших круглых очках, одна дужка которых была сломана и замотана проволочкой. Серая рубаха, черные штаны и хорошо скроенные кожаные сапоги замараны красками. В углу рта художника дымилась сигарета без фильтра. Глаза умные, добрые, с благодушным прищуром. Он был очень похож на Катиного соседа Ивана Данилыча. Пол мастерской тоже был в старых красках, но аккуратно подметен и везде было чисто. На стенах висело с десяток картин, другие стояли на полу у дальней от входа стены, прикрытые испорченными холстами. Мастерская была просторная и высокая, два ряда окон освещали ее днем, сейчас под потолком горела огромная самодельная люстра со множеством лампочек.

Федул оказался небольшим черным терьером с торчащими треугольничками ушей, мохнатыми бровями над умными глазками и профессорской бородкой. Он деликатно обнюхал гостей, повилял приветливо, но с достоинством, щеткой хвоста и оперся передними лапами Андрею на джинсы, тут же их испачкав.

– Вот, не надо было колбасы ему давать, он добро долго помнит, – засмеялся Михаил, – ну что же ты, Федул?! Иди-ка, иди-ка, давай с Богом!

Катя стала рассматривать картины, осторожно обернулась на Андрея, как бы спрашивая, можно ли? Андрей одобрительно покивал головой.

– Вы, Катя, посмотрите тут, и эти можете, – Михаил показал на те, что на полу. – Хотите так, а хотите, ставьте сюда и смотрите на здоровье. А мы с Андрюхой кофейку пойдем поставим. Пойдем, Андрюша, а то и коньячку… – он стал подниматься по металлической лестнице на второй этаж.

Картины ей нравились. Пейзажи, много портретов. Выразительные лица, интересные люди, были и известные и простые работяги. Художник работал крупными мазками, все было выписано не гладко, но очень живое, Катя с удивлением вглядывалась, приоткрыла холст, закрывавший картины на полу, но постеснялась доставать и стала смотреть те, что висели на стенах. Портреты были в основном мужские: помятые жизнью, чуть грустные, сосредоточенные лица, каждый со своим характером, ясно просматривающимся с холста. Но было и общее – все они были красивые. Катя глядела, не отрываясь, это были серьезные и красивые люди.

– Сто лет у меня не был, Андрюха, как там твои? Как Ванька? Учится в Сорбоннах? – Михаил поднялся в комнату и открыл форточку.

Андрей поднялся следом, третьим у них был Федул. В маленькой комнатке стоял топчан с матрасом и подушкой, аккуратно и даже строго застеленный темно-синим солдатским одеялом, квадратный и тоже заляпанный красками столик без скатерти и клеенки, три табуретки, в углу умывальник с краном холодной воды. Кисти мокли в банках. Сели за столик, хозяин взял с полки стаканы и стал открывать коньяк.

– …Она мне не любовница, никто, просто подруга, Миша.

– Симпатичная. Лицо хорошее, простое… – художник тянул слова, раздумывая о чем-то, – ты давно ее знаешь?

– Почти два месяца, со дня рождения!

– Да что ты! Она была на дне рожденья, я не видел… – Михаил аккуратно разлил коньяк по трети стакана.

– Она официанткой обслуживала, ты же недолго был…

– Официантка, – кивнул Михаил и чокнулся с Андреем. – Не похожа она на официантку, хотя почему нет? Ну, будь здоров! – Он неторопливо выпил свой стакан и потянулся за сигаретой.

– Может, я влюбился? – спросил Андрей тихо.

Он, слегка извиняясь, но и серьезно смотрел на друга. Федул вспрыгнул на стул, что стоял между ними, уселся на задницу и тоже серьезно посмотрел на Михаила.

– Ну, что ж, такое, предположим, бывает… – благодушествовал Михаил, подкуривая.

– Тогда… – Андрей посмотрел на дверь и добавил еще тише, – тогда я до этого не знал, что такое любовь.

– Ну, это ты брось…

– Ты меня прости, что я тут тебе выворачиваю… Но все другое стало, Миша! Я ее два дня не вижу, мне нервно делается! А с ней не то что легко – а вообще какой-то смысл появляется! Мне моя Светка дороже стала, представляешь?

Михаил смотрел умно и внимательно, сигарету курил, выдыхая в сторону. Спокойно рассматривал необычно взволнованного Андрея, который, видно было, стеснялся своих чувств, но не мог о них не говорить.

– Но ты понимаешь, – зашептал Андрей, он подошел к двери, попробовал, плотно ли закрыта. Федул тоже не без удивления осмотрел дверь, которая никогда не запиралась, и вернулся на стул. – У меня с ней вообще ничего! Просто встречаемся чуть ли не каждый день, в концерты ходим, на выставки. Эта Катя, – он потер лоб, – для нее как будто нет темных сторон жизни. Мне иногда кажется, что она – это я, но не весь я, а лучшая часть меня! Понимаешь? Чистая часть моей души! Она – светлейший человек! И при этом не дурочка совсем, не блаженная никакая. Начитанная так, что помалкивать приходится, никогда не думал, что с двадцатилетней девчонкой так интересно будет! Без секса, без ничего!

– Она не москвичка? – Михаил вспоминал лицо Кати.

– Из Иркутской области, из райцентра!

– А чего удивляться? Что в райцентрах – дураки живут? Что-то она там притихла, пойдем к ней. – Он стал наливать коньяк. – Лицо у нее интересное.

– Миша, я как полный идиот выгляжу? – Андрей сел и, задумчиво сведя брови, глянул сверху в свой стакан.

– Почему же? – Михаил выпил неторопливо, поднял на Андрея умные глаза. – Обычная история… люди ведь часто не знают, что делать со своим счастьем!

Кати внизу не было. В прихожей тоже. Андрей быстро вышел на улицу. Двор был темный, Катя тихо стояла в углу у самой двери.

– Что случилось? С тобой все в порядке?

– Да, все в порядке, Андрей, пойдем домой, мне надо домой. Мне очень понравилось, мы еще придем, если можно, но сейчас мне надо.

– Что случилось?

Катя молчала.

– Что? Говори?!

– Мама звонила из дома…

– Мама?

– Да, там у нас полпятого.

– Что-то случилось?

– Я тебе все расскажу, пойдем на улицу, извинись перед твоим другом, нет, давай я сама, – она решительно направилась в дом.

Михаил стоял среди комнаты, у его ног сидел Федул, смешно свесив мохнатые передние лапы, заглядывал в глаза художника и время от времени тихо, но настойчиво подгавкивал. Михаил курил свою «Приму» и смотрел на пса. Они, похоже, разговаривали. Художник поднял взгляд на Катю.