— Даже если так, кортик останется у нас. — Я стоял на своем. — И если вы желаете ссоры...

Хитрец выставил руки перед собой, будто желая меня успокоить.

— Никто здесь не желает ссоры. И наша просьба состоит не в том, чтобы вы отдали нам клинок. Продайте.

Я промолчал, а он воспринял это как свою победу, одухотворенно продолжил:

— Мы вернем вам затраченные средства. В знак извинения за... грубость моих друзей и за доставленные неудобства увеличим сумму на двадцать процентов. Я считаю, что это справедливая цена.

— На сорок процентов, — не моргнув и глазом потребовал я. Великаны переглянулись, глянули на своего главаря. Будто спрашивали: нам уже начинать бить его рыло или погодить?

Тот был уверен исключительно во втором.

— Что ж, наша ошибка, ваше право. Признаем за вами умение оценивать размер причиненных неудобств.

— Скажи, ты знаешь, кто я? — спросил у него. Он кивнул.

— Несомненно. Вы юный князь Рысев, первокурсник офицерского корпуса. С вами ваш верный слуга и бывший солдат...

— Да, ты прав, — перебив его, высказался. — Я юный князь Рысев. Просто мне почудилось, будто ты принял меня за мелкого торговца.

Мой собеседник изменился в лице. Старая, обкатанная схема не сработала. Наверняка в запасе у него были планы, как общаться с несговорчивыми, не прибегая к суете насилия, но по моему тону он быстро понял — не сработают.

— Барин... — Ибрагим таил тщетные надежды удержать меня от ошибок. Что ж, мечтать не вредно. Не слушая старика, я продолжил свою гневную тираду:

— Передайте вашему влиятельному человеку, что я считаю и его просьбу, и предложение оскорбительными. Рысевы не занимаются торговлей, поищите другой род, что специализируется на звоне монет. И пусть смирится с потерей: говорят, это полезно. Всех благ.

Я обошел их, словно волна скалы, а они не посмели меня остановить. Кондратьич шел за мной следом почти на ватных ногах. Словно не мог поверить во все то, что прямо сейчас и случилось.

— Он не любит принимать отказы. — На этот раз голос хитреца, раздавшийся за спиной, прозвучал как своевременное предупреждение.

— Ничем не могу помочь, — пожал плечами.

Через квартал к старику вернулись голос и силы.

Не знаю как, но он подскочил ко мне, схватил за грудки и хорошенько приложил спиной о прутья ближайшего железного забора.

Я даже не успел возмутиться.

Слова, готовые вырваться из него обличающим потоком, потонули в осознании только что сотворенного. Какое наказание положено слуге за то, что поднял руку на барина?

Я не знал, но прибегать бы к нему не стал, даже если бы меня обязывало само окружение.

— Барин... барин... барин… — В три отрывистых слова он умудрился вложить больше смысла, чем в многословную тираду. Вот уж в самом деле говорят, краткость — сестра таланта.

— Кто это были?

— Ты не знал, чьи это люди, но отказал им? Кортик... железка эта растреклятая. Ты хоть понимаешь, каких людей разозлил.

— Ну ты мне сейчас ведь расскажешь. — Я ничуть в этом не сомневался.

Кондратьич выпустил меня, выдохнул — я дал ему время собраться с мыслями. Просить прощения старик не собирался, да мне было и не нужно — как будто я на него обиделся.

Приятельски положил ему руку на плечо, давая понять, что не держу на него зла. Не знаю, успокоило ли это старика, но он, наконец, заговорил.

— Это были люди Старого Хвоста.

Имя мало о чем говорило. Разве что о том, что я перешел дорогу местным авторитетам. Кондратьич продолжил:

— Они весь Петербург держат в железной хватке. Белые Свистки с ними борются, но ты уж должон понимать, чай, не маленький — с деньжищами и властью, как у них, искать будут медленно и неохотно.

Я кивнул в знак того, что не понять этого мог бы разве что идиот. Времена идут, миры меняются, а человеческая сущность остается ровно такой, какой и была.

— Надо было отдать кортик. Железка, какой бы красивой она ни была, того не стоит. Они ведь... они ведь тебя убьют, барин. Не сдался он им больше в самый срам, этот клинок. На меня даже не плюнут, за тобой будут охотиться...

— Ну так пускай тогда приходят. В офицерском корпусе им устроят хороший прием.

— Хороший прием, — передразнил меня не унимающийся старик. — Да ты хоть ведаешь, что не всяку проблему они кулаком решают? У них энтот, как иво... аппарат большой! Ахдинистративный, вот! Ручонками своими тебе проблем иначе создадут...

Мне показалось, что еще чуть-чуть — и он голосом Егоровны заговорит, скажет, что люди не куклы.

Но ломаются...

— От них могут быть проблемы?

Ибрагим помрачнел сразу же после моего вопроса, будто был поражен в край моей непонятливостью.

— Могут, барин, могут. И будут. Ты слишком нагло себя ведешь — не думаешь кому и что говоришь. Кортик… железка. Плюнуть и растереть. Но тебе в последнее время все слишком легко давалось. Это не может длиться вечно, Федя. — Он впервые за все время назвал меня по имени, и вот тут мне уже стало по-настоящему страшно. — Рано или поздно судьба выставит тебе счет, который ты не сможешь оплатить или оплатишь теми, кто тебе дорог.

Он задумчиво замолчал, но потом поднял на меня глаза.

— Остановись, пока не стало слишком поздно.

Кондратьича я проводил до его жилища, где забрал свою форму — явись я без нее в корпус, и будут проблемы.

Случившийся меж нами конфликт мы старательно не вспоминали, будто его на самом деле и не было. Прощались по-дружески, но я чувствовал, какой груз оставил на плечах старика своим поведением

Он, к слову, тоже хорош!

Я отстранился от грустных размышлений, снова дождался трамвая. Квадратный, будто грубо обтесанный кусок камня уныло катился по дороге, обдавая наглых прохожих предупреждающим гудком.

Едва не задавили мальчишку. Спешащий и напуганный звуком, он упал прямо на рельсы, я же едва не выскочил из окна в желании ему помочь. Благо, что ему ничего не угрожало — стальной великан, забитый изрядно подуставшим людом, остановился в добрых пяти метрах.

Подоспевшая парнишке на выручку мамаша тотчас же поставила его на ноги и, не слушая причитаний об ушибленной коленке, увела прочь. Я же подозревал, что дома сорванца ожидает еще и порка — чтобы неповадно было бегать где не положено.

Люд был самый разный. Не зная, чем себя развлечь, я вглядывался в лица людей. Разряженные в старые, мечтавшие о замене спецовки рабочие готовы были прямо здесь и сейчас провалиться в сон. Мешали им предаться столь приятному занятию две дамы, посчитавшие, что салон трамвая — лучшее место для бесконечно унылых, невероятно несмешных историй и целого вороха никому не интересных сплетен.