— Ну что, Граф, присмотришь за птичкой? Меня неделю дома не будет. Упорхнет куда-нибудь.

— Присмотрю, — ответил Андрей и перевел взгляд на Лену. Та едва заметно кивнула, а я подумал о том, что у каждого есть свои слабости. Фатальные. Те самые, из-за которых все нахрен рушится и теряет значение, меняются приоритеты. Мне нравилась эта женщина возле него. Бывают такие, излучающие посреди окружающего дерьма какой-то собственный свет, как не от мира сего. Не то чтобы она была какая-то правильная. Я-то выучил ее биографию на отлично. Просто рядом с ним она светилась. Пожалуй, я готов поверить, что здесь именно чувства, а не выгода и попытка влезть в семейку Вороновых. А, впрочем, мне нет до этого дела. Оклемаюсь — пораздаю долги и можно сваливать отсюда. Моя миссия окончена и наши дороги явно расходятся. За птичкой Воронов присмотрит в тысячу раз лучше, чем я. Да, Зверь, у тебя таких слабостей нет и не будет. У таких как ты есть только враги, личные счеты и игры со смертью.

Они уехали спустя минут двадцать, еще долго обсуждали что-то в коридоре. Я слышал голос Дарины. Знакомятся. Что ж, хоть у кого-то здесь сбываются мечты, а не только кошмары. Ворон так и не пришел. Ну и хер с ним. Я бы все равно его послал ко всем чертям. В папочку и сына мы играть с ним точно никогда не будем.

Потому что он мне не отец, а я никогда не был и не стану ему сыном. Так, биология-физиология.

Я уснул под действием препаратов, которые мне вкололи после очередного визита Фаины. Она не особо меня жаловала и, кажется, испытывала эстетическое удовольствие, отправляя меня в нокаут и давая почувствовать себя слабым и никчемным мешком дерьма. Проснулся я ближе к утру.

Словно почувствовал чужое присутствие, повернул голову и замер — в кресле клубочком свернулась мелкая, укрывшись моей курткой. Упрямая. Вернулась. Словно почувствовала мой взгляд. Приподняла голову, глядя на меня из-под растрепанных темно-каштановых волос.

— Я не могу без тебя уснуть, Максим. Можно я здесь посплю?

Бл**ь. У меня никогда раньше не драло в горле. Я, нахрен, не знаю, что это такое. Но сейчас я смотрел на нее и вдруг понял, что я вообще ничего не знаю об этой жизни. Потому что она все уже получила и без меня: теплое место, крышу над головой и то, что искала и так хотела найти. Какого черта она приперлась сюда и спит в этом кресле — понятия не имею. Точнее… я просто не хочу об этом задумываться, но она ждала мой ответ, подперев голову рукой, убирая с лица спутанные пряди.

— Можно я останусь?

Внутри возникло какое-то странное желание сказать "нельзя. Вали отсюда, малая"… И не смог. Мне почему-то не захотелось оставаться одному в этой вип-палате с пикающими приборами и витающим запахом смерти. Почему-то в ее присутствии он всегда исчезал.

— Только не храпи, — сказал я и увидел, как сверкнули ее глаза в полумраке:

— Я не храплю.

— Храпишь.

— Не ври.

— Спи уже, а то Фаина услышит — выгонит.

Сам так и не уснул, смотрел на нее, пока спит. Долго смотрел. Я не мог дать определения собственным эмоциям. Я никогда раньше не испытывал ничего похожего, и я понимал одно — ни мне, ни ей они нахрен не нужны. Притом никакие.

Когда Дарина проснулась, я ее выгнал. Не помню, что говорил. Старался ударить побольнее и презирал себя в этот момент. Легко бить того, кто слабее, того, кто не может сделать ответный ход и дать сдачи, и я бил. Знал, где больнее всего. Сам был таким, как она когда-то. Самое паршивое, что она мне не верила. Смотрела на меня и отрицательно качала головой. А я злился на себя, на нее. На всех. На гребаную ситуацию. На то, что вообще все это сейчас происходит. Ей шестнадцать, а мне скоро тридцатник стукнет. Что я чувствую? Не знаю. Но мне это не нравится. Ни одна эмоция по отношению к ней не нравится. Еще больше не нравятся ее эмоции по отношению ко мне. Точнее, не так. Мне, бл**ь, они слишком нравятся, а я не хочу ступать в ту самую воду, где никогда не умел плавать. И топить никого не хочу тоже. Так что все нахрен. Пусть валит к Графу. Там ее место. А я всего лишь использовал маленькую сучку в своих целях. Так ей и сказал. Когда ушла, размазывая слезы по щекам, я подождал, пока скрипнут двери лифта и швырнул в дверь стеклянную вазу. Она разлетелась на осколки, а я откинулся на подушку, тяжело дыша. Вот и все, Зверь. Так правильно. Красная шапочка должна спокойно попасть к брату, жить долго и счастливо, а ты вой на луну в своем лесу и раздирай на ошметки другую случайную добычу. Пусть у этой сказки будет иной конец.

Любовь — это предчувствие счастья.

(с) Сергей Федин

Я смотрела на себя в зеркало, поправляя волосы, уложенные в высокую прическу и не могла сдержать эту счастливую улыбку, которая уже месяц не сходила с лица. Говорят, счастье нельзя потрогать, нельзя коснуться руками, оно бестелесное и такое неуловимое, а мне казалось, что оно заключено в его глазах, когда он смотрит на меня утром и проводит костяшками пальцев по моей щеке, или когда приезжает домой, и в квартиру врывается запах мороза вперемешку с ароматом его дыхания, тела, одежды. Оно разливается горячим кофе, цвета его взгляда, и обжигает язык кипятком, когда делаю глоток из его чашки. Это непередаваемо вкусно — отпить чай именно из нее, чтобы потом прикоснулся губами в том же месте, что и он, а я украду еще раз, вместо куска торта — горько-терпкий поцелуй.

Счастье заливается звонками на мобильный, бесконечными смсками, неожиданными цветами с курьером посреди дня. Оно стонет жадным сексом на рабочем столе и нежными прикосновениями его пальцев к волосИзощренными ласками языка по всему телу, до хриплых криков и отметин на коже, и теплым одеялом, которым укрывал, если возвращался ночью, когда сплю. Поцелуями вдоль позвоночника, утренними оргазмами и шоколадным кремом, которым вывожу буквы его имени у него на губах.

Счастье переливается смехом Карины, когда он смешит ее, а я смотрю на них со стороны и глажу его рубашку. Боже. Мне не верилось, что это происходит на самом деле. Но это происходило. И на моем пальце сверкало кольцо, которое Андрей надел мне сразу после того, как мы вернулись из больницы домой. Он сказал, что это то самое, которое купил для меня тринадцать лет назад и оно все это время ждало своего часа. Он не смог его выбросить. Носил с собой в портмоне. Мне казалось, что так не может быть. Все это время я считала, что он забыл обо мне, а он каждый день натыкался на это кольцо и думал, вспоминал.

Сейчас на мне надето белоснежное подвенечное платье, конечно не такое, о котором мечтают в юном возрасте, но очень красивое. Больше похожее на вечернее, чем на свадебное. Фата — тонкий прозрачный шлейф, приколотый к искусственным цветам, вплетенным в волосы парикмахером. Она ушла десять минут назад вместе с визажисткой, которая наводила красоту на моем то бледном, то красном от волнения лице. Платье мы выбирали вместе с Кариной и Дашей. Это оказалось довольно сложной задачей. Я яростно сопротивлялась вычурности, а консультанты в свадебном салоне упорно пытались нарядить меня как куклу. Рюшки, фата три метра, куча страз и кружев, как будто мне восемнадцать. В конце концов мы выбрали, после того, как я перемерила весь ассортимент и наконец-то не остановилась на этом. Довольно простом, без рисунка, расшитом по низу белыми цветами и украшенном на декольте мелкими камешками. Очень скромно, но со вкусом. Я знала, что Андрею понравится. Он не любил вычурность. Карина визжала от восторга, а Даша сдержанно похвалила мой выбор. Именно она выбрала фату. После всех предложенных нам и отвергнутых мною она указала пальцем в каталог.