Чарити покачала головой:

– Мама, есть же законы. Вы были вместе много лет. Это называется гражданский брак.

– В Нью-Йорке гражданский брак не признается с тридцать восьмого года прошлого века. Я выяснила. – Эллен попыталась развернуть салфетку, но салфетка разорвалась в клочья, и она бросила ее на канапе. – Взгляни на меня, Чарити. Я старая, располневшая, с увядающей кожей. Как теперь рассчитывать на мужское внимание? Кому я нужна?

Чарити сцепила зубы – мама уже планирует найти другого мужчину. Она бросилась к Эллен и схватила ее за руки.

– Мама, тебе не нужен мужчина.

Эллен сверкнула глазами и отскочила от дочери, буквально плюнув ядом:

– Да что ты понимаешь!

Захваченная врасплох, Чарити отпрянула и задела рукой выступающий угол полки, на которой стояли три вазы. Настоящие произведения искусства, она так старалась закончить их к балу… Вазы упали и раскололись на куски.

Чарити схватилась за ушибленный локоть. Рука горела огнем, и боль только усиливалась от обиды и от всего случившегося. Лицо Эллен, только что искаженное бешенством, теперь выражало абсолютное страдание. Она опустилась на колени и начала подбирать осколки, прерываясь на всхлипывания:

– Тебе всегда было легко жить… Иногда я тебя за это презирала. С самого момента твоего рождения мои родители тебя обожали. В их глазах ты всегда была права, а я…

Чарити никогда не задумывалась, какие чувства вызывали у мамы ее близкие отношения с дедом и бабушкой. Да, разумеется, Эллен Мари, самопровозглашенная Мэрилин Монро нового поколения, была не без греха, но Чарити сожалела, что отчасти ухудшила жизнь матери.

– Черт возьми, у тебя по соседству живет такой мужчина! Этот лакомый кусочек упал тебе прямо в руки, а ты даже не сообразишь, что с ним делать! И за что тебе досталась такая легкая жизнь? – Потеки макияжа придавали лицу Эллен загнанный вид. Отекшая, с воспаленными глазами, она походила на хронического пьяницу.

Нет, жизнь Чарити не была легкой. Она пребывала в тени Эллен Мари Бакстер, пока не выросла и не стала жить одна. Потеряла двух человек, которые любили ее больше всего, однако осталась собой. Не отгораживалась от людей. Не позволила ненависти овладеть ее душой. Однако не спорить же, не тратить впустую слова перед женщиной, которая ее не слушала.

– Мама, ты можешь оставаться здесь, пока не решишь, что делать дальше. – Чарити встала, не глядя на осколки ваз. – Но я не позволю тебе возлагать вину за свои пороки на других. В том числе на меня. – Она по-прежнему держалась за ушибленную руку. Боль пульсировала в такт ударам сердца. – Ты считаешь мою жизнь легкой, потому что не была в моей шкуре. Еще раз услышу подобное – выгоню из дома. А сейчас возьми на кухне веник и подмети. Через несколько часов начнется бал.

Чарити вышла из гостиной, наполненная новым чувством. Искрометным, как победа после долгой битвы. Да, частично ее сердце изранено в схватке с матерью, зато другая часть после битвы восстала из пепла. По телу прошла волна уверенности. Чарити взглянула в зеркало на дальней стене, сделала наглую рожу и впервые в жизни ощутила себя сильной. А проходя мимо люстры, она заметила еще кое-что. Паутины не было. Значит, с ткачами покончено.

* * *

Чарити мерила шагами кухню. Без четверти два. Франсуа должен был приехать больше часа назад.

Дэйзи посмотрела в список.

– Позвонить ему еще раз?

– Нет. Мы уже отправили кучу сообщений. Лучше позвони в салон и отмени мой визит.

Дэйзи не могла скрыть разочарование. Она набрала номер салона и, прежде чем Чарити успела ее остановить, сообщила, что намерена отменить оба визита.

– Дэйзи, ты-то зачем отказываешься?

Девушка сосредоточенно продолжала разговор.

– Да, мэм, я передам ей, чтобы позвонила вам завтра, после бала. – Она дала отбой. – С нас удержат половину стоимости, говорят, таковы правила.

– Дэйзи, зачем ты-то отменила сеанс?

Девушка пожала плечами. Они обе собирались в салон и с утра еще не переодевались.

– Я могу понадобиться тебе здесь.

Понадобиться для чего? Чарити сама не знала, что делать.

– А позвоню-ка я лучше Джине Радд. Объясню насчет Франсуа.

Едва она взялась за телефон, как послышался шум мотора, и к дому свернул мини-вэн. Чарити и Дэйзи выбежали навстречу.

– Франсуа, наконец! Рады вас видеть!

Нагруженный коробками, он устремился мимо них на кухню, одновременно осыпая шквалом указаний – причем все по-французски. Потом догадался, что они ничего не понимают, и рявкнул:

– В машине остальное.

Спустя четверть часа – Чарити и Дэйзи так и стояли, открыв рты, с последними пакетами и контейнерами в руках, – он сел за руль и был таков.

Отойдя в сторону, Чарити увидела, что мама стоит на нижней ступеньке лестницы, положив одну руку на голову медведя, а другую на льва, будто командовала цирком.

– Что он тут наговорил? – спросила Дэйзи.

– Фатальная и трагическая любовная интрига, – продекламировала Эллен. – Что-то вроде того. Французы все такие.

Дэйзи и Чарити повернулись к ней, ожидая продолжения.

– По существу говоря, он хочет, чтобы вы вдвоем подменили его на пару часов. А сам помчался куда-то отговаривать женщину прыгать с эстакады. Свою брошенную любовницу.

– Черт! Может, позвонить в полицию? – спросила Дэйзи.

– Не стоит. – Эллен уселась на мраморный пол. – По его словам, женщина ждет, что он сделает ей предложение. А не сделает, тогда она спрыгнет.

Чарити обхватила голову руками.

– Боже мой! А почему он не помчался сразу, а заехал сюда?

– Что-то бормотал насчет того, что теперь, когда у него есть невеста, ему нужна работа. Поэтому он хочет, чтобы вы сделали всё за него. И не хочет, чтобы дамы из комитета об этом узнали.

Чарити выдохнула:

– Вот оно, сбывается мой худший кошмар…

Эллен выхватила из рук дочери бумаги, которые ей сунул Франсуа, и просмотрела их.

– Постой-ка, Чарити Монро. Нет причин драматизировать.

Несмотря на свое негодование, Чарити не могла не признать, что мама выглядит лучше, чем час назад. Она переоделась в бордовый свитер и дизайнерские джинсы, смыла потекшую косметику и завязала волосы в хвост. В каком-то смысле Эллен стала более привлекательной, более естественной, чем дочь привыкла ее видеть в течение многих лет. Чарити будто снова вернулась в детство. Она любила рождественское утро, потому что это был единственный день, когда Эллен позволяла дочери разбудить ее пораньше. Чарити надевала красивое платье, умывалась, зачесывала волосы назад и закрепляла лентой или заколкой, а потом, усевшись под елкой, они с мамой пили горячий шоколад и распаковывали подарки от деда и бабушки.