— Непростая она, Володь. Ой какая непростая. Чует мое сердце, что-то будет. Когда ее в город повезешь?

Мужчина цыкнул на нее:

— Сколько тебя учить, чтоб не называла иначе как нареченным именем?

— Прости, Лютовзор, — потупилась женщина.

— Не доехать до города со вчерашней пурги. Как распогодится, так и повезу. Завтра точно увязну в сугробах на нашем «субару». Помощнее бы внедорожник завести…

— Как ты вообще нашел ее?

— Как-как. Собрался в поветь[1] генератор проверить. Лампочка что-то забарахлила, а я ведь ее только в давешний заход из города привез. Думаю, дай гляну, может, прохудилось чего, или дверь незапертой оставили, вот и подмерзает генератор. Только из избы вышел — а под дверью это чудо стоит в чем мать родила. Не разговаривает. По-русски понимает вроде, и на том спасибо. Она так и не заговорила?

— Нет. В бане парила ее — молчала, даже не взвизгивала под веником. И в светлице укладывала — тоже ни гу-гу. Думала, не понимает все ж по-русски, но взгляд осмысленный. Явно понимает, что говорим. И не глухонемая она. Я ведь как уложила ее, заглядывала потом. Так она ворочалась и все бормотала… Я только разобрала что-то вроде Эльмира. Может, это ее имя и есть.

— С чего бы вдруг, — буркнул Лютовзор. — На татарку не похожа. Была б ею, еще понятно. А зачем русского ребенка так называть, леший людей разберет.

— Избавиться от нее надо поскорее, Воло… Лютовзор. В город — и пусть там полиция разбирается, кто она и откуда взялась. Нас оно не касается. Мы ее приютили, обогрели, накормили. А дальше Велес знает, кто за ней прийти может. Лучше бы не к нам. Недоброе чую, Лютовзорушка…

Мужчина вздохнул, обнял жену.

— Ну что ты городишь такое, Танюш. Видишь, ради тебя даже обычай нарушаю. Зову именем от рождения, а не тем, что нарекли по обряду. Лишь бы успокоилась ты, ладушка. Обычная девчонка. Ну, связалась с кем-то непутевым, кто ее в лес завез и голой на мороз выбросил. Урок ей на будущее: к кому попало в машину не садиться. Нам-то с того какой вред?

Яронега-Танюша ничего не ответила. Непростая была их гостья. Женщина все подмечала. Как спокойно отхлебнула девушка огненный кипяток из печи. И как безразлична была к холоду. И как отшвырнула Светомысла легким толчком руки.

Совсем не обычная девчонка она. Но объяснить мужу, убедить его Яронега не умела. Негоже женщине, принявшей родную веру, спорить с венчанным мужем — да еще волхвом общины. Лишь слушать и покоряться. И как быть с девушкой — только ему решать.

Замок Ранду, Северная Меркана

Четырнадцатилетняя осада Дорамон закончилась. Ранду стали свободными. Сбылась мечта Арелато. Но он не замечал перемен, жил как в полусне. Стоило выбраться в явь, как его накрывала нестерпимая тоска по Мири. В груди будто поселился червячок тьмы, пожиравший душу и сердце.

Если тьма игнов, тьма отдачи давила и обжигала, то эта тьма холодила, вымораживала. Требовала вернуть ту, чьи близость и прикосновения насытят нестерпимый голод.

Дни Марка полнились воспоминаниями и грезами о Мириэль. Мысли о ней не давали уснуть часами. Утром он просыпался с чувством острой нехватки чего-то невероятно важного, что делало его собой и наполняло жизнь смыслом.

И это ощущение сопровождало его весь день. Дела ордена, магические исследования, практики и эксперименты немного отвлекали. Но ледяная тоска непрестанно фонила во всем, чем бы он ни занимался.

Иногда он мог увлечься настолько, что на час-другой полностью забывал о ней. Но стоило оторваться от захватившего дела — и тоска накатывала с утроенной силой, будто норовила отыграться за мимолетную передышку.

И все же Марк ни за что не отказался бы от этой гложущей кручины. Ведь она означала, что Мири жива. Их связь не разорвана. Он по-прежнему ее избранный, куда бы ее ни занесло.

Ветария поведала ему, что знала о том мире, где застряла Мириэль. К счастью, он оказался практически безопасным для феи.

— Магия в том виде, в каком существует у нас, ушла оттуда тысячи лет назад, — пояснила она. — То есть управление воплощенной материей. Сохранились остатки более тонкого воздействия на нематериальных планах, но ими владеют единицы обитателей. Не думаю, что ей «повезет» наткнуться на одного из таких, который к тому же захочет использовать свои умения во вред фее.

— Черта действует?

— Это мы сможем точно узнать, когда встретимся с Мириэль. Но я не вижу причин, по которым Черта может не действовать. Элезеум — могущественная сущность. Вряд ли его власть ограничивается лишь нашим миром.

— Работай, А’Джарх. Ищи ее. Я пустил тебя к Алмазному доспеху лишь за этим. Надеюсь, ты не тратишь время зря.

Иногда Марк еле сдерживал желание прикончить унчулайскую мартышку немедленно, и плевать, что Ранду заполучит нового врага взамен Дорамон. Если он сам сгибался под тяжестью мучительной утраты, чахнул день за днем, то Ветария, напротив, расцветала день ото дня. Если Марк лишился самого родного, самого нужного, то она будто обрела это — в Алмазном доспехе.

А’Джарх проводила в нем каждый день по два-три часа. После работы она, казалось, лучилась кристаллическим сиянием. Доспех пропитывал ее собой.

Марк чувствовал, как возрастала ее магическая мощь. Месяц назад она ощущалась слабее. Валд’Оро, который телепортировался в Ранду вместе с ней, был процентов на тридцать сильнее. Сейчас она почти догнала своего любовника.

Марк периодически задавался вопросом, что она сделает, когда наберет еще больше силы через доспех? Вдруг наступит момент, когда он не сможет защитить свое сокровище и свой орден? Она просто заберет доспех с собой, продолжит напитываться у себя в Южной Меркане, наплевав на поиски Мириэль? А Ранду уничтожит, растопчет, как муравьев, ставших бесполезными.

Он ничего не мог изменить, ни на что не мог повлиять. Без Ветарии он всяко не отыщет Мириэль. Ему приходилось идти на этот риск. Каждый день, открывая портал из Ярун’Але, он ждал подвоха с активированным Сапфирным копьем наготове. Каждый день Ветария исследовала доспех и уходила, не причинив вреда. Как долго это будет продолжаться? Сколько еще мартышка будет нуждаться в Ранду?

Кончились, отгуляли морозы, на смену зиме пришла весна. Растаял снег, выглянула первая трава, распустились почки на деревьях. Первый раз за четырнадцать лет Ранду встречали весну не взаперти.

Марк вышел из замка лишь раз — и больше не пытался высунуть нос наружу. Зелень, цветение, щебет птиц демонстрировали, что весь мир возрождается к жизни. К любви. А он утратил свою любовь. Разлучен, проклят той, кого любил.

Он, старался загружать себя делами, находить в них забвение. Помогало не очень. Усиленно практиковать магию у него не получалось — из-за отдачи, которую не мог высвободить. Приходилось ограничиваться исследованиями и административными делами. Да обучением послушников — и то исключительно теоретическим.