– Вы нас сейчас убеждаете в том, что ангелы существуют? – спросил Иван Иванович.

– Может, это и не ангелы вовсе, – задумчиво проговорил Платонов. – Но вы же не будете отрицать, ведь что-то есть? Что-то абсолютно реальное в слове «душа»? Не могут же все народы Земли с одинаковым упрямством находиться в одном и том же заблуждении и говорить об одном и том же феномене, который мы, условные материалисты, отрицаем, потому что нам так удобно?

– Ну, предположим, – заинтересованно протянул Верхотуров.

– И вот теперь смотрите, – продолжил Платонов, взял лежащие на столе лист бумаги и карандаш и начал рисовать, – вот это – ангел. – Он нарисовал на листе круг, затем повел от него линию к странному бесформенному облаку. – Ангел приходит к человеку во сне. Это – сон. – Он указал кончиком карандаша на бесформенное облако. – Во сне человеку подсказывают, как быть счастливее и что для этого нужно быть лучше. В этом месте появляется душа, которая контролирует, становится человек лучше или нет. – Платонов прочертил линию под прямым углом к другому кружочку, рядом с которым написал: «Душа». – А душа, для того чтобы осуществлять этот контроль, должна как-то сверяться с ангелом или быть с ним постоянно на контакте. – Платонов провел линию от «Души» к «Ангелу».

Все несколько минут молча смотрели на получившийся треугольник, вершинами которого оказались два ровных кружочка, «Ангел» и «Душа», а также неровный кружочек, похожий на облако, – «Сон». Затем Платонов резкой чертой разрубил треугольник напополам, разделив в том числе и облако «Сон» на две равные части.

– Видите, мы разделили Сон на две части. Одна часть – наша, другая – нет. Ангел отражается в Душе, Душа – в Ангеле.

– А это тогда что? – Верхотуров ткнул пальцем в жирную черту, разделившую треугольник пополам.

Платонов пожал плечами.

– Эта линия, если хотите, такая геометрическая находка, чтобы продемонстрировать вам отражение…

Тут Иван Иванович так сильно вздохнул, что доцент и генерал вопросительно взглянули на коллегу.

– Неужели вы до сих пор не догадались, что это? – Иван Иванович потряс руками так, что стало понятно; сейчас он скажет что-то важное. Он тоже взял карандаш и несколько раз провел им по длинной прямой линии, разделившей сон и весь треугольник на две равные части. – Сергей Васильевич, вы очень наглядно все объяснили, в том числе и мне. Но вот сейчас говорите о какой-то геометрической абстракции. Неужели вы до сих пор не поняли, что стоит на этой грани между двумя мирами, между сном и не сном, между духовной и физической формой существования, если сами только что сказали это ключевое слово: отражение?

– Зеркало, – ахнул Платонов.

– Ну, конечно, зеркало, – торжественно произнес Иван Иванович. – Оно и есть мост между мирами.

Верхотуров смотрел на двух ученых, открыв рот.

– Да, Валерий Константинович, кажется, разобрались, – задумчиво проговорил Иван Иванович. – Все правда. Все правда, м-да…

– Что – правда? – на всякий случай переспросил Верхотуров, уже зная ответ.

– И ангелы правда, и предсказания, и наличие души. И приходит это все к нам через зеркала и во снах, вот так, – задумчиво проговорил Платонов.

– И что же это значит?

– А это значит, что странная девушка в черной одежде владеет какой-то древней тайной, которая связана с человеческими снами и с зеркалами, и, кажется, принимает очень активное участие в том, чтобы эту тайну разгадать.

– А как же ваш этот юнец-компьютерщик с концом света? – спросил Верхотуров.

– Да вот теперь получается, что, может, и вправду что-то важное происходит, – задумчиво проговорил Иван Иванович. – Даже если, предположим, какой-то мифический апокалипсис и готовится, хотя я по-прежнему в это не верю, что может противостоять ему?

– У меня есть ответ, но он несколько… странный, что ли… – произнес Платонов.

– Валяйте. Не представляю, что может быть страннее того, что мы только что услышали, – выдохнул генерал Верхотуров.

– Попрошу отнестись серьезно к тому, что я сейчас скажу. – Платонов испытывающее посмотрел на собеседников, а потом продолжил: – Раз мы уже с вами предположили наличие ангелов, библейских пророчеств, души и прочего, стоит, наверное, обратить внимание на то, о чем они чаще всего говорят.

– Как это «о чем»? – Удивился Иван Иванович. – О разном.

– Ну да, говорить они могут о разном, только, как правило, все заканчивается одним и тем же. – Платонов немного помолчал, взвешивая слова, которые предстояло сказать. – Все они так или иначе, говорят о любви.

– О любви? – удивился Верхотуров.

– Конечно! Привидения или духи там какие-нибудь приходят, когда их никто не любит, не любил или, наоборот, кто-то любит или любил слишком сильно. Все проповеди Иисуса Христа сводятся к любви. Тема любви – абсолютный приоритет всех древних тестов, от древнеиндийских самхит до Ветхого или Нового Завета. Надеюсь, вы не станете спорить и с тем, что все порывы души так или иначе связаны с любовью. Любовь – вот ключ к пониманию этого странного мира человеческих снов и человеческой души. И, если хотите, всего того, что там произошло у вас на базе.

Иван Иванович нахмурился.

– Да вы не переживайте так сильно, – улыбнулся Платонов. – Проблема в филологии.

– При чем здесь филология? – удивился Иван Иванович.

– Именно филология! Мне это кажется очень интересным, – быстро заговорил Платонов. – Выслушайте меня, пожалуйста, внимательно. Эту теорию я давно хочу описать. Мне кажется это очень важным. Обратите, пожалуйста, внимание на то, что слово «любовь» звучит на разных языках по-разному, но смысл его везде примерно одинаков. И смысл этот нигде «не дотягивает» до древних текстов. То есть этим словом в современном его значении (а я надеюсь, вы понимаете, что, говоря о современном значении, я имею в виду последние пару тысяч лет) совершенно невозможно объяснить то, что как-то раньше объяснялось!

– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Верхотуров.

– Ну что это такое: «Бог есть любовь»? Или вот это: «Заповедь одну дам вам: любите друг друга»? Вы понимаете, о чем идет речь? Только честно!

– Если честно, не совсем, – признался генерал.

– Произошла какая-то коварная подмена слова «любовь». Причем не только в русском языке, но и во всех языках мира! Ведь в приведенных цитатах речь идет о чем-то возвышенном и глобальном. Но слово этого никак не отражает. Слово другое, понимаете? Оно не подходит. Такая же ситуация и в английском, и в немецком, и в турецком, да каком угодно!

– А что же подходит? – спросил Иван Иванович.

– Я не знаю, – развел руками Платонов. – Может быть, какой-то набор слов, в котором было бы и милосердие, и доброта, и уважение, и самопожертвование, и нежность, и порядочность, и секс этот несчастный, будь он неладен! Но единого слова, обозначающего все названное, не существует, понимаете? А раньше существовало. А сегодня это слово переводится как «любовь». Но не имеет и тысячной доли того смысла, которое в него вкладывали когда-то.