При соответствующих полках в пехотном лагере размещались и артиллерийские дивизионы.

Дневной паек был всюду приблизительно одинаковый и весьма мизерный. Хлеба выдавалось всего лишь до полуфунта на человека в день, причем – часто неаккуратно. Такой рацион хлеба для русского человека был очень недостаточным, особенно при рационе остальных продуктов питания тоже в мизерных дозах. Все вели полуголодную жизнь. Чтобы добыть недостающие для существования продукты, на базаре в Галлиполи продавали личные вещи, драгоценности, различного рода изделия. На вырученные драхмы прикупались в первую очередь хлеб и рис. Нужно отметить, что вещи и другое продавалось на рынке очень дешево.

В палатках было вначале очень тесно, так как на каждого, как правило, отмеривалось лишь место для лежания – шириною в пол-аршина и длиною в четыре, то есть похожее на то, которое отводится для могилы. Кроме того, в палатках было сыро и неуютно, так как земля в лощине Муним-бей-Дере была глинистая и обычно влажная от частых дождей. Вначале все располагались в палатках вповалку прямо на влажной земле, подстелив под себя что кто имел, но потом, постепенно, стали устраивать из подручного материала что-то похожее на нары или даже отдельные кровати. Для того чтобы достать для этого материал, нужно было отправиться в горы и там раздобыть колья и все остальное. Вместо матрасов служила высохшая трава, так называемое перекати-поле и сухие листья деревьев. Но и этот материал все-таки не так легко было достать, его не было достаточно под рукой, поэтому большинство людей располагалось прямо на земле, подстелив свое скромное имущество поверх перекати-поля.

Ко всем «прелестям» лагерной жизни к концу ноября прибавился осенний дождик, часто моросивший целыми днями. Кругом палаток размесилась грязь. Некоторые палатки местами протекли настолько, что на полу образовалась глинистая каша. К общей «радости», кроме этого, подул сильный резкий ветер, снесший несколько палаток. Настроение у всех было больше чем скверное. Большинство, совершенно неоправданно, возмущалось создавшимся положением и ругало, прежде всего, французов. Слушая эти возмущенные бесконечные разговоры кругом, иногда подчеркивавшиеся модной тогда песенкой: «Мама, мама, что мы будем делать, когда настанут зимние холода? У меня нет теплого платочка, у тебя нет зимнего пальта…», получалось впечатление, что эти люди совершенно не учитывали особенности путешествия за границу поневоле, ожидая чего-то приятного – сытой, беззаботной и комфортабельной жизни. Они, наверно, думали, что стоит только попасть за границу, как всюду появятся «молочные реки и кисельные берега», как в сказках, а жареные голуби сами будут влетать в рот. Они забывали, что мы для французов были непредвиденной и громадной обузой, свалившейся на них как снег из безоблачного неба.

В то время у французов в Галлиполи не было больших интендантских запасов, и это было нормально и вполне понятно. Особенно в первое время французы были вынуждены нас ограничивать до минимума. Рацион хлеба в Галлиполи, за все время нашего пребывания там, был ниже нормального и менялся часто и больше в худшую сторону, так как местные пекарни, конечно, не могли испечь его в достаточном количестве, а доставка хлеба из Константинополя морем зависела от погоды и транспорта. В той же зависимости находилась и доставка остальных интендантских запасов, что ставило французов очень часто в почти безвыходное положение. Вот этого-то многие не хотели понять.

Также плохо было вначале с посудой, но постепенно недостаток ее стал пополняться. Сначала были получены бачки, ложки и вилки, а позже французы снабдили части и походными кухнями, которые были приобретены ими у турок.

Вскоре на рынок в городе попало множество всякого рода вещей и предметов, принадлежавших эвакуированным, и этим воспользовались местные торговцы, скупая их за бесценок. В этом захолустном городке жители, до прибытия частей Русской Армии, вообще не видели такого разнообразия вещей и в ювелирных товарах совсем не разбирались. На базаре можно было почти даром приобрести великолепные вещи. Я лично, зайдя в магазинчик, чтобы купить табак, нашел там пачки нашего русского табака высшего сорта и там же за бесценок приобрел нагрудный значок Михайловского артиллерийского училища.

Таким положением воспользовались появившиеся спекулянты, из русских же, которые стали скупать по дешевке бриллианты, золото и другие ценности и отправлять все скупленное в Константинополь. Местные же турки народ доверчивый и весьма наивный, принимая безделушки за ценные вещи, часто за них платили довольно дорого. На этой почве происходили нехорошие эпизоды. Один из офицеров Дроздовской батареи, даже не желая обмануть турка, продал ему красиво сделанный им из оловянных колпачков от шрапнели портсигар, который турок принял за серебряный, за две турецкие лиры.

27 ноября 1920 года последовал приказ о переходе на новый календарный стиль, и с этого момента счет дням уже пошел по новому стилю.

11 декабря во всех частях был прочитан приказ генерала Врангеля, которым освобождались от службы, если выразят на это свое согласие, все генералы и штаб-офицеры, не получившие штатных должностей при сведении частей в новые формации, а также все офицеры с высшим образованием, офицеры и солдаты, имеющие категории и старше 43 лет. Но при прочтении этого приказа давалось толкование, сводящееся к тому, что хотя никого из лиц имеющих право покинуть ряды армии задерживать не станут, но что долг всех и каждого держаться вместе до конца, независимо от того, каким он может быть, так как до сих пор все были вместе, вместе воевали, страдали, переживали и радости, и горе; и что только малодушные способны в этот момент покинуть ряды своих частей. Этот приказ не произвел особого впечатления и не был неожиданным. О нем поговаривали еще тогда, когда транспорты прибыли в Галлиполи, но, конечно, по объявлении он вызвал соответствующие разговоры. Нашелся небольшой процент колебавшихся, не знавших, как им поступить. Вот при каких обстоятельствах началась наша жизнь вдали от Родины; жизнь полувоенная-полумирная и совсем иная, чем та, о которой порой мечтали многие, покидавшие Крым. Тогда всем, утомленным и измученным войной, прежде всего хотелось отдохнуть и только потом уже взяться за какой-нибудь труд. Но жизнь в Галлиполи нельзя было назвать отдыхом, а мирный труд представлялся пока что только в воображении. И все же среди усталых людей появилась такая категория, которая была готова и дальше влачить жалкое существование, лишь бы не слышать больше грома войны и не рисковать жизнью.

Дни текли своим чередом, и постепенно жизнь стала налаживаться. Все старались устроиться как-то получше. Некоторым частям посчастливилось раздобыть лишнюю палатку, и тогда у них стало просторнее. Жившие под горой конноартиллеристы стали рыть себе землянки. Всюду в лагере шла нескончаемая работа по