— Да. Я уверен. У вас мальчик, — сказал мистер Мур, указывая одной рукой на экран, а другой держа зонд. — И еще один мальчик.

Он лучезарно улыбнулся, дожидаясь моей реакции.

Мне стало дурно, когда до меня дошел, наконец, смысл этих слов, враз наполнившихся новым, ужасным значением: двойня. Я с трудом выговорила:

— Двое?

— Да. У вас два мальчика. — Мистер Мур расплылся в широчайшей улыбке. — Мои поздравления!

— Это ошибка. Посмотрите еще раз, — сказала я. Конечно, он ошибся. В моей семье никогда не было двойняшек. Я не принимала никаких лекарств. Я не хочу двойню. И уж тем более двух мальчиков!

Мистер Мур и Беатрис обменялись понимающими взглядами и снова сдержанно заулыбались. Тогда мне показалось, что они просто испытывают мое терпение. Разыгрывают довольно жестоким образом. Это забавно — сказать незамужней американке, что у нее двойня. Очень смешно. Итон предупреждал, что у англичан своеобразное чувство юмора.

— Вы ведь шутите, правда? — спросила я, леденея.

— Нет, — ответил мистер Мур. — Я абсолютно серьезен. У вас два мальчика. Поздравляю, Дарси!

Я села, полотенце соскользнуло с меня и упало на пол.

— Но мне так хотелось девочку. Одну. А не двух мальчишек, — сокрушалась я, ничуть не заботясь о том, что ниже пояса я совершенно голая.

— Ну… Такие вещи по заказу не происходят, — с усмешкой сказал мистер Мур, наклонился за полотенцем и подал его мне.

Я уставилась на него. Честное слово, сейчас мне очень трудно было оценить его шутку. И меньше всего хотелось радоваться.

— Вы точно не ошиблись? — в отчаянии спросила я. — Ведь такое бывает.

Мистер Мур сказал, что он полностью уверен: у меня двойня. Он объяснил, что иногда по ошибке мальчиков принимают за девочек, но наоборот случается крайне редко.

— Значит, вы уверены на все сто? С потрясающим терпением он показал мне на экран. Два сердца. Две головы. И два пениса.

Я начала плакать. Очаровательные розовые картинки рассеялись, и вместо них меня посетили ужасные воспоминания о моем младшем братце Джереми. Он издавал бесконечные противные звуки, похожие на рев бульдозера, и пускал слюни. Теперь все это повторится. Просто невероятно!

Увидев, что я в отчаянии, мистер Мур принялся меня утешать и говорить о том, что такую новость, как близнецы, редко встречают с энтузиазмом. Я кое-как справилась с рыданиями.

— Да уж…

— К этому нужно привыкнуть, — сказал он.

— Два мальчика? — снова спросила я.

— Два мальчика. Близнецы.

— Господи, как это могло случиться?

Мистер Мур понял меня буквально и прочел краткую лекцию по биологии, указывая на экран и объясняя, что у моих детей одна плацента на двоих.

— Это так называемые однояйцовые близнецы, — сказал он. — Это значит, что ваша оплодотворенная яйцеклетка разделилась — где-то между четвертым и седьмым днями после зачатия.

— Черт, — прошептала я.

Он нажал кнопочку и сказал, что сейчас все мне покажет подробно. И снова повел зондом, выхватывая разные участки. Потом дал мне два снимка — на одном был ребенок № 1, на другом — ребенок № 2. Я неохотно их взяла. Мистер Мур спросил, не хочу ли я, после того как оденусь, выпить успокоения ради, чашечку чая с Беатрис. Та шагнула к столу и улыбнулась, глядя на меня сверху вниз.

— Нет. Нет, спасибо. Мне надо идти, — сказала я, вставая, и принялась быстро одеваться.

Мистер Мур попытался вернуть меня обратно на стол и продолжить объяснения, но мне просто необходимо было оттуда вырваться — почему-то мне казалось, что именно его викторианская импозантность стала причиной того, что моя девочка превратилась в мальчика, да еще и раздвоилась. А если я сбегу, то, может быть, все исправится. Надо пройти исследование еще раз. Конечно, в Лондоне найдется хороший специалист американец. Человек, которого называют «доктор», а не «мистер».

— Прошу прощения, мистер Мур, — пробормотала я. — Но мне надо идти.

Мистер Мур наблюдал за мной и, когда я, взяв сумочку, направилась к двери, сказал, что пришлет мне счет. И я зашагала по Харлей-стрит; лондонский дождичек пробирал до костей, а ужасающие новости просто добивали меня.

Я брела через весь город, не в силах справиться с изумлением, и в моем мозгу стучало слово «двойня». Я дошла до Бонд-стрит, пересекла Найтсбридж. Шла до тех пор, пока не заныла спина, пока не замерзли руки и пальцы ног. Я не заходила в магазины, пусть даже витрины были невероятно соблазнительны. Не останавливалась, если не считать тех нескольких минут, в течение которых я пережидала усилившийся дождь. Мне показалось, что я обрету покой в любимом кафе. Но ни оранжево-лиловый декор, ни горячий шоколад с булочкой, которую я жадно проглотила, не помогли. Как мне жить с близнецами — или хотя бы как их различать? Это казалось просто невозможным.

Около трех часов пополудни, когда стало темнеть, я добралась до дома, замерзшая и расстроенная.

— Дарси, это ты? — крикнул Итон из спальни.

— Да, — ответила я, снимая жакет и сбрасывая сапоги.

— Иди сюда!

Я прошла по коридору и открыла дверь. Итон валялся на постели, у него на груди лежала раскрытая книга. Лампочка рядом с кроватью излучала мягкий, не яркий свет, озаряя его золотистые волосы, так что получалось что-то вроде нимба.

— Можно присесть? Я промокла, — сказала я.

— Конечно, садись.

Я села у него в ногах, растерла себе ступни и вздрогнула.

— Ты не простыла? — спросил он.

— Вроде того. Ходила пешком целый день, — жалобно сказала я. — И забыла дома зонтик.

— Да, это не та вещь, которую в Лондоне стоит забывать дома.

— Ты не поверишь, что со мной сегодня случилось…

— Тебя ограбили? — спросил он, выбивая пальцами дробь на корешке книги.

— Нет. Хуже. Итон хихикнул.

— Кто-то стащил твою новую сумочку?

— Это не смешно… — Голос у меня дрогнул.

Его улыбка увяла; он закрыл книгу и бросил на кровать рядом с собой.

— Что случилось?

— Утром я пошла к врачу…

Он сел, на его лице появилось озабоченное выражение.

— С ребенком все в порядке?

Я подтянула колени к груди, уперевшись в них подбородком.

— Все в порядке… с детьми. У Итона округлились глаза.

— С детьми?

Я кивнула.

— Двойня?

— Да. Двойня. Мальчики.

Итон несколько секунд смотрел на меня.

— Ты шутишь?

— Что, похоже?