увидела Глорию в развеселой компании из четырех человек и на правах «старой школьной подруги» не поленилась пригласить ее на следующий день в гости, чтобы в красках описать, как ужасно смотрелась непристойная сцена со стороны.

– А я сказала, что при всем желании не могла ее наблюдать, – делилась Глория с мужем. – Эрик Мерриам – облагороженная разновидность Перси Уолкотта, ну, помнишь, тот парень из Хот-Спрингс, я о нем рассказывала. В его представлении уважение к Констанс заключается в том, чтобы держать ее взаперти за шитьем или книгой и заставлять возиться с младенцем. Ну или предаваться другим невинным развлечениям, пока супруг бежит на очередную пирушку, где смертельной скукой и не пахнет.

– Ты ей прямо так и сказала?

– Разумеется. Да еще добавила, что причина ее возмущения кроется в зависти: ведь я провожу время гораздо веселее.

Энтони одобрял Глорию и страшно гордился, что в любой компании она неизменно затмевает всех присутствующих дам, а мужчины радостно собираются вокруг нее шумной толпой, только чтобы насладиться красотой и теплом живой энергии, не претендуя ни на что большее.

Такие вечеринки постепенно сделались для них главным источником развлечений. Все еще влюбленные и проявляющие живой интерес друг к другу, они с приближением весны тем не менее обнаружили, что сидеть дома по вечерам надоело. Книги казались далекими от действительности, прежнее очарование уединения давно пропало, и теперь супруги предпочитали скучать на глупой комедии или ужинать с наименее интересными из своих знакомых, при условии достаточного количества коктейлей, чтобы беседа не стала абсолютно невыносимой. Разношерстная компания молодых женатых мужчин, с которыми Энтони и Глория дружили еще в школе или колледже, а также обширный круг холостяков подсознательно вспоминали о них всякий раз, когда хотелось ярких ощущений. А потому редкий день в квартире не раздавался телефонный звонок и кто-нибудь непременно интересовался: «Кстати, что вы делаете сегодня вечером?» Жены, как правило, побаивались Глорию. Легкость, с которой она становилась центром всеобщего внимания, невинная, но причиняющая беспокойство манера завоевывать симпатию их мужей вызывали подспудно глубокое недоверие, которое только усиливалось из-за нежелания Глории сблизиться с кем-либо из женщин, несмотря на их попытки.

В назначенное время в среду Энтони явился в импозантную контору компании «Уилсон, Химер и Харди», где выслушал расплывчатые наставления от энергичного молодого человека примерно одних с ним лет по имени Калер, на голове которого красовался вызывающе взбитый чуб соломенного цвета. Он представился помощником секретаря, всем видом давая понять, что этой должностью награждают за выдающиеся способности.

– Здесь вы найдете два типа людей, – доверительно сообщил он. – Тех, что становятся помощниками секретаря или казначеями и включаются в каталог фирмы до тридцати лет, и тех, чье имя попадает туда в сорок пять. Так вот, последние остаются там до конца жизни.

– А как насчет человека, попавшего в него в тридцать лет? – вежливо поинтересовался Энтони.

– Ну, он поднимется сюда. – Калер указал на список помощников вице-президентов в том же каталоге. – А возможно, он станет президентом или секретарем, или казначеем.

– А вон те?

– Те? О, это попечители, люди с капиталом.

– Понятно.

– Некоторые считают, – развивал свою мысль Калер, – что успешное начало карьеры зависит от того, получили вы образование в колледже или нет, но они ошибаются.

– Понятно.

– Вот я, например, закончил Бакли, выпуск 1911 года, но когда пришел на Уолл-стрит, очень скоро понял, что нужны-то мне вовсе не бредни, которым учили в колледже. Да, много пришлось выкинуть из головы всякой ерунды.

До Энтони все не доходило, какой такой «ерунде» обучался Калер в Бакли в 1911 году, и в продолжение всего разговора в голове вертелась неотвязная мысль, что это некий вид рукоделия.

– Видите вон того человека? – Калер указал на моложавого мужчину с красивой сединой, письменный стол которого находился за загородкой из красного дерева. – Мистер Эллинджер, первый вице-президент. Всюду побывал и все повидал, имеет прекрасное образование.

Энтони тщетно старался проникнуться романтикой финансового дела и представлял мистера Эллинджера исключительно в роли одного из покупателей собраний сочинений Теккерея, Бальзака и Гиббона в красивых кожаных переплетах, выстроившихся рядами на полках книжных магазинов.

В течение сырого, наводящего уныние марта его обучали ремеслу торговли ценными бумагами. Энтони, не слишком жаждая овладеть этим искусством, мог рассмотреть в царящей вокруг суете и неразберихе лишь напрасное стремление к достижению некой неясной цели, осязаемым подтверждением которой служили только особняки конкурентов, мистера Фрика и мистера Карнеги, на Пятой авеню.

Казалось невероятным, что эти напыщенные вице-президенты и попечители на самом деле могли быть отцами «лучших ребят», которых Энтони знал по Гарварду.

Обедал он наверху, в столовой для сотрудников компании, терзаясь подозрением, что его все время стараются взбодрить. В первую неделю пребывания на службе вызывало недоумение поведение сотрудников. Десятки молодых клерков, весьма проворных, не вызывающих нареканий и получивших образование в колледже, жили радужной мечтой вписать свое имя на заветный кусочек картона, прежде чем перевалят роковой тридцатилетний рубеж. Разговоры велись о повседневной работе и неизменно сводились к одной теме. Обсуждалось, каким образом мистер Уилсон сколотил капитал и какие средства использовали для достижения той же цели мистер Химер и мистер Харди. Пересказывались избитые, но всякий раз с восторгом встречаемые истории, как некий мясник, бармен или – ей-богу не поверите, какой-то паршивый посыльный! – в мгновение ока нажили на Уолл-стрит огромные состояния. Затем заводился разговор о текущей игре на бирже, что разумнее: гнаться за сотней тысяч долларов в год или довольствоваться двадцатью? В прошлом году один из помощников секретаря вложил все сбережения в акции «Бетлехем стил», и повесть о его блистательном пути к нынешнему величию, о том, с каким надменным видом он отказался в январе от должности, а также о символизирующем полный триумф дворце, что сейчас строится в Калифорнии, стала излюбленной темой для обсуждения. Само имя этого человека приобрело магический смысл, воплотив в себе чаяния всех добропорядочных американцев. О нем тоже рассказывались истории, как однажды кто-то из вице-президентов посоветовал продать акции, а он – ей-богу! – придерживал их до конца да еще прикупал. И вот теперь смотрите, каких высот достиг!

В этом, безусловно, и заключался смысл жизни. Впереди всех ждет слепящий глаза успех, что пророчит велеречивая гадалка-цыганка, помогая смириться с жалким жалованьем и невозможностью конечного триумфа, которую легко доказать путем простых арифметических действий.

Такая позиция наполняла душу Энтони отвращением. Он понимал: для продвижения в компании нужно сделаться одержимым идеей успеха и ограничить ею все свои стремления. У Энтони также создалось впечатление, что главной чертой людей, занимающих высшие должности, была вера в глубокий смысл