Молодой человек сам открыл дверь и проводил девушку в горницу.

– Паша, выйди, нам с Варварой Дмитриевной поговорить надобно, – попросил Василий, обращаясь к сестре.

– Принесла ее нелегкая, не дай бог Матвей Гаврилович узнает. Матушка гневаться будет, что она приходила, – буркнула девочка, прищурившись и сверля Варю злым взглядом.

– Пашка, пойди на улицу! – уже прикрикнул на нее урядник. Девушка зыркнула на брата, но все же вышла из избы. Едва они остались наедине, молодой человек хмуро спросил: – Вы что же, Варвара Дмитриевна, замуж за Матвея Гавриловича собрались?

Варя всплеснула руками и несчастно пролепетала:

– Нет, конечно. И с чего вы это взяли, Василий Егорович?

– Дак об этом весь поселок только и болтает! Что месяца не прошло, как Арина Афанасьевна умерла, а Твердышев уж жениться надумал! Где ж это видано?!

– Он не будет моим мужем, – тихо, словно приговор, произнесла Варя и устало присела на скамью, опустив глаза.

– Зачем же тогда вы огласили помолвку? – опешил Тоболев.

– Ох, Василий Егорович, если бы вы знали, как я страдаю! Он не оставляет меня в покое. Обещал, что, когда стану невестой его, Алексея Ивановича увидеть даст. Вот я и решилась.

– И что ж, исполнил он обещание?

– Да. Вчера видела я Олсуфьева, – Варя немного помолчала, отчего-то вспомнив слова Алексея о том, что она сама виновата в своей теперешней жизни. – И теперь, видимо, у меня один выход – уехать. Сможете меня до Кунгура послезавтра сопроводить?

Он долго смотрел на нее пронзительным страстным взглядом и медленно кивнул.

– Конечно, я помогу вам, – сказал Василий тихо. – Послезавтра, едва Твердышев на завод уедет, приходите тайком ко мне. А я пока все приготовлю. Постараюсь уговорить человек пять молодцов, чтобы с нами поехали.

– Я думала, вы один поедете. Разве на дороге неспокойно? Ведь разбойников еще по весне поймали.

– Неужели вы так наивны, Варвара Дмитриевна, раз не понимаете, зачем мои молодцы нужны? Чтобы отбиться, если нас преследовать будут.

– Преследовать? Кто же? – удивилась Варя, и тут ее осенило, что Василий намекает на Твердышева. – Неужели вы думаете, что он…

– Все может быть…

На удивление, все сразу пошло хорошо. Твердышев с завода так и не вернулся в тот вечер и не ночевал дома. Лишь на следующий день, под вечер, накануне намеченного побега с завода приехал староста Никифор и сказал, что его прислал Матвей Гаврилович.

– Плохи дела-то, Варвара Дмитриевна, – мрачно произнес Никифор Ермолаевич за чашкой чая, который приготовила ему Варя. – Матвей Гаврилович велел вам передать, что, наверное, еще пару дней на заводе ночевать будет. Надо несколько десятков пушек успеть закончить к концу месяца. Приказ кунгурского начальства. Иначе Матвею Гавриловичу голову снимут, Осокин сам за него поручился. К тому же успеть нужно до осады. Вы, наверное, слышали, что на той неделе войско яицких бунтовщиков заняло Табыньск и движется с боями к Уфе? Возможно, уже в этом месяце у нас здесь будет.

– Неужели все так плохо?

– Да. Пришли сведения, что разбойники намереваются через неделю у нас быть. Все заводские во главе с Матвеем Гавриловичем готовят завод к обороне. Вряд ли он вернется домой в ближайшие дни. Он и так спит в конторе урывками по четыре часа ночью.

– Господи, ужас какой. И большое у этих яицких казаков-бунтовщиков войско? – спросила озабоченно Варя.

– Да кто ж знает? Может, несколько сотен, а может, и тыща. Говорят, казаки-то яицкие по всей округе народ подняли, войска везде собирают, и все недовольные нашими режимными порядками на заводах к ним по собственной воле примыкают. Уже более дюжины заводских поселений вместе с заводами под властью бунтовщиков-то. Все соседние уезды да волости полыхают. Матвей Гаврилович послал за подкреплением в Кунгур да в Екатеринбург. Солдат просит, ведь у нас всего-то три дюжины казаков. А наши-то заводские мужики стрелять толком не умеют, мастера да рабочие в основном. Лишь десяток охотников, а остальные даже целиться не умеют. Правда, ружей много, но что от них толку, если стрелять некому?

– Может, еще все обойдется? – предположила Варенька. – Бургомистр пришлет солдат.

– Вряд ли, – как-то кисло заметил Никифор. – Сейчас вся округа пытается отбиться от этих кровожадных бунтарей. Все свои силы берегут для собственной обороны. Да и Матвей Гаврилович сам понимает, что вряд ли кто подкрепление нам пошлет. Однако будем надеяться, что хоть пару сотен солдат из Екатеринбурга пришлют. Тогда, возможно, и выстоим. Матвей Гаврилович говорит, пока продержаться надо, да на свои силы надеяться. Просил он не говорить об этом никому. Чтобы паники в селе не было. Бабы, они ведь знаете какие, напридумывают лишнего.

– А вдруг яицкие казаки все же возьмут завод? – спросила, тихо замирая, Варя.

– Ну что уж сразу о плохом, – нахмурился Никифор, – должны мы продержаться, иначе крови много будет. Если возьмет неприятель завод, то всех приказчиков, старшин, если выживут после бойни, точно повесят… – староста сглотнул ком в горле и тихо добавил: – Они так на всех взятых заводах и крепостях делают.

– А Матвея Гавриловича?

– Его-то в первую очередь, – мрачно заметил Никифор.

Варенька нахмурилась и на миг ей стало жалко Твердышева. Но потом она вдруг одумалась. Отчего ей жалеть его? Если ему суждено умереть, пусть так. Сколько зла и горя он причинил ей. И она совсем не будет жалеть его и думать о том, что с ним станется. Никифор ушел, а Варя с гнетущими думами легла спать.

Солнце давно стояло в зените, когда небольшой отряд проехал очередной пролесок и выкатился на широкую дорогу. Василий с двумя казаками скакал впереди неказистой коляски, в которой находились Варенька и извозчик. Еще трое казаков следовали позади. Открытая коляска была старой, потертой и скрипучей. Но единственной, которую смог найти Тоболев накануне в соседнем уезде. Заплатив немалые деньги извозчику, Василий договорился, чтобы мужик доставил девушку из поселка в Кунгур. Они уже были в дороге около четырех часов.

Варя, тревожная и печальная, всю дорогу оглядывалась назад, боясь, что их вот-вот начнут преследовать. Однако она понимала, что вряд ли сегодня Твердышев узнает о ее побеге. Ибо, уходя из дома, она сказала Ольге, что пойдет к бабке Евгении помочь и вернется лишь поздно вечером. Даже если Матвей узнает об ее исчезновении на следующее утро, что вероятнее всего, то она уже будет в Кунгуре под властью бургомистра. Упадет в ноги к Филиппу Акимовичу и будет слезно простить избавить ее от власти Твердышева. И она знала, что бургомистр, опасаясь разборок со столичным начальством, уж точно примет ее сторону, поможет выправить ей паспорт и выдаст подорожную грамоту до Петербурга.

В ее тревожные мысли ворвался посторонний шум, и девушке показалось, что она слышит нарастающий топот лошадей.