Меня так и подмывает полюбопытствовать, как, разбивая бутылку, он поранил ладонь, но я сдерживаюсь. Понимаю, что Соколов сейчас не в настроении обсуждать подробности минувшего вечера.

Мы сидим в какой-то захолустной шашлычке, которая первой попалась нам на пути, и ждем свой заказ. Соколов откинулся на спинку простого обшарпанного диванчика и смотрит в окно. Вид у него потерянный и угрюмый. Суровая складка меж бровей так и не разглаживается.

— Ты на меня злишься? — вновь нарушаю затянувшееся молчание.

— М? — вскидывает на меня непонимающий взгляд. — Нет, конечно… За что?

— За то, что рассказала, — вздыхаю. — В древности гонцам, приносившим дурную весть, отрубали голову.

Соколов усмехается, и даже морщинка на лбу на какое-то время исчезает.

— Не бойся, Вась. Те времена уже давно прошли.

Снова повисает тишина. А мне все неймется. Я понимаю, у Темы сейчас нечто вроде траура… По прошлой жизни, по разрушенным отношениям. Но ведь мы с ним год не виделись! Неужели будем сидеть друг напротив друга и молчать?

— Ну а в армии как? — снова предпринимаю попытку его разговорить. Расскажи хоть по-человечески. Сложно было?

— Что именно? — уточняет без энтузиазма.

— Да вообще все. Жить по расписанию, — припоминаю, что он служил в ВДВ и добавляю, — с парашютом прыгать.

— Поначалу непросто было, — отзывается Артём. — Особенно подъем в шесть утра и отбой в десять вечера. Но через месяц привык. Как будто так всегда и жил.

— Ну а парашют? Это страшно, да?

— Нет, десантирование мне понравилось, — друг заметно оживляется. — В самолете уже нет ни паники, ни страха. Первый — пошел, второй — пошел… Это как четко работающий механизм, понимаешь? Каждое движение на автомате. Мы же тренировались перед этим долго.

— Обалдеть, — невольно ежусь.

Я вообще-то не трусиха, но парашют — это все же для самых отчаянных.

— Купол открывается — и ты зависаешь в воздухе, — продолжает вещать Соколов. — Полет длится минуты три, но за это время ты успеваешь прийти в себя и даже посмотреть по сторонам — не летит ли кто-то тебе наперерез, развернуть парашют по ветру.

— Эмоции, наверное, бешеные?

— Да, — кивает с улыбкой. — Ощущение такое, словно ты проходишь компьютерную игру, только адреналина в разы больше.

Нам приносят горячее ароматное мясо, и мы, увлеченные разговором об армии, уплетаем его за обе щеки. На это время Артём, кажется, напрочь забывает о неурядицах в личной жизни и полностью погружается в события прошедшего года. А ему ведь и впрямь есть, что вспомнить! Слушаю друга и понимаю, служба — это не только суровые будни. Там и веселых моментов случается немало.

Расплатившись по счету, мы выходим из-за стола и вновь устремляемся на улицу. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и в воздухе висят густые сумерки.

— Какие планы? — интересуюсь я, искоса поглядывая на друга.

На нем темное стильное пальто, полы которого развеваются на ночном ветру, словно рыцарский плащ.

— Домой пойду, — безразлично пожимает плечами.

Сейчас он опять кажется мне подавленным. Нет, в столь трудную минуту его нельзя оставлять одного.

— А, может, лучше ко мне?

Артём поворачивает голову и проходится по мне насмешливым взглядом.

— Спасибо за приглашение, Вась. Но вряд ли твои предки обрадуются такому позднему гостю.

— Их сегодня нет дома, — бросаю небрежно, а затем и вовсе подхватываю его под руку. — Можем просто посидеть, посмотреть телек… Как в старые добрые времена, помнишь? У меня и попкорн есть.

Я очень надеюсь, что Тема согласится. Потому что, несмотря на доводы рассудка, все равно чувствую себя немного виноватой перед ним.

— Ну погнали, — отвечает он, поплотнее запахивая пальто. — Только чур — фильм выбираю я.

***

— Блин, как тут все изменилось, — медленно тянет Соколов, прохаживаясь по моей комнате. — Где плюшевые звери? Где мотивационные стикеры, гласящие о том, что ты самая умная, успешная и здоровая?

Я чувствую, что он пытается меня подколоть, но делаю вид, что не замечаю этого. Друг может сколько угодно смеяться на моими стикерами, но в свое время они мне действительно помогли. Самовнушение — штука мощная.

— Аффирмации переехали ко мне в голову, — поясняю я. — Теперь я просто повторяю их вслух по утрам.

— Ну а игрушки? Они-то чем помешали? — не унимается он.

— Я выросла, Соколов. И уже не играю в игрушки.

Повисает пауза.

Наверное, моя фраза прозвучала слишком резко и многозначительно. Даже Артём это почувствовал: замер и таращится на меня в каком-то немом напряжении.

— Зато подвеска, которую ты мне дарил на совершеннолетие, на месте, — дабы сгладить образовавшуюся неловкость, подхожу к шкатулке с украшениями и извлекаю из нее серебряного единорога. — Вот, смотри.

— Носишь? — интересуется Артём, проводя пальцами по металлу.

— Да, время от времени.

— Надень сейчас, — просит с обворожительной улыбкой на губах. — Мне будет приятно.

— Эм… Ну ладно.

Его просьба немного неожиданна, но я не вижу смысла отказывать.

— Давай я помогу застегнуть.

Соколов шагает ко мне, и я послушно поворачиваюсь к нему спиной. Оголяя шею, убираю волосы и отчего-то натягиваюсь дрожащей струной.

Близость Соколова по обыкновению пьянит. Вызывает легкие сбои в работе мозга и сердечно-сосудистой системы. Я чувствую его дыхание на своем затылке, ощущаю нечаянные прикосновения его рук… И в горле вдруг становится сухо-пресухо.

Почему я волнуюсь? Ведь он просто помогает застегнуть мне подвеску. В этом жесте нет никакой эротики, никакого сексуального подтекста, но я все равно чувствую противоестественное томление, которое медленно утекает от пупка вниз.

— Готово, — выдыхает Артём, и я тотчас спешу отстраниться.

Мне стыдно за собственные совершенно неуместные и в корне неправильные эмоции. Я ведь обещала себе, что не буду питать иллюзий. Обещала же! Так почему, стоит мне очутиться с Соколовым наедине, как я опять начинаю таять, будто горящая восковая свеча? Это мое безвольное тело виновато? Или у Артёма просто слишком соблазнительные феромоны?

— Спасибо, — лепечу я, старательно изображая непринужденность. — Ну что, какой фильм смотреть будем?

Принимаюсь шуршать в поисках пульта, когда Соколов вдруг произносит:

— Вась, скажи, а что ты почувствовала, когда увидела Серегу с Дианой? О чем подумала?

Его вопрос ставит меня в тупик. После коротких раздумий оборачиваюсь к другу, который буравит меня пытливым взглядом, и неуверенно отвечаю:

— Мне было больно и неприятно. Будто в душу плюнули.

— А у тебя не мелькнула мысль, что я заслужил такой расклад? Что это вроде как справедливо?

Я удивленно расширяю глаза, но Соколов, судя по всему, не шутит. Его лицо как никогда серьезно.

— Нет, что ты… Ничего такого я не думала. Да и как измена может быть справедливой? — отвечаю сбивчиво. — Ты ведь…