– Молодец, халруджи, – съязвил Аджухам. – Спасибо за совет, но если я проторчу здесь хотя бы минуту, то рухну тебе на голову. Не бойся, я в своем уме, сражаться с ними не собираюсь. Осторожно выползу и буду ждать тебя где-нибудь в камнях. Прятаться я умею.

«Вот и замечательно», – подумал Арлинг, измеряя пальцами глубину, на которую ушел в ногу прут и, чувствуя, как радостно зашевелился осьминог. Понимая, что медлить больше нельзя, он разрезал штанину и приложил кромку лезвия к пульсирующей коже. План был прост. Если он не может снять себя со стального штыря, то тогда он разрежет сверху ногу и протащит прут сквозь тело. А потом поднимется за Сейфуллахом и спрячется в камнях, дожидаясь ухода керхов. В теории все выглядело прекрасно.

Операция заняла не больше секунды. Осьминог дернулся и исчез, но лишь для того, чтобы вернуться со своими друзьями – мощными, злыми и голодными тварями. Почувствовав, что его больше ничто не держит, халруджи не рассчитал силы и рухнул вниз, уцепившись за прут, на котором раньше стоял Аджухам. Ноги безжизненно повисли, не желая повиноваться. По одной струилась кровь, стекая в уже хлюпающий сапог, другую охватила непрекращающаяся дрожь. Еще немного и она станет отплясывать в воздухе.

– Что у тебя там? – голос Сейфуллаха раздавался почти у самой поверхности.

– Сорвался немного, – заставил себя ответить Арлинг. – Если сможешь, выбирайся из каньона сам, меня не жди. Встретимся на тропе.

Аджухам что-то крикнул, но Регарди его не расслышал. Зато он ясно различил голос Магды, которая вдруг позвала его со дна колодца.

– Как странно, – сказала Фадуна. – На дворе осень, а у нас сирень цветет. Понюхай, как пахнет. Хорошо, правда?

«Правда», – согласился он. Пахло действительно хорошо: сладко-тоскливо, дурманяще, загадочно. Неужели Магда дала ему шанс?

Вцепившись в прут, Арлинг хотел забраться на него, но понял, что даже не может подтянуться на руках. И хотя пальцы срослись с металлом в одно целое, силы стремительно покидали его. Странно, что все закончится вот так, на дне колодца.

– Что ты делаешь, любовь моя? – спросила Магда, касаясь его лица шелковыми волосами. В отличие от него, ей не стоило большого труда забраться на торчащий из стены прут, с которого она свесилась, обдавая Регарди нежным дыханием. Таким теплым. Таким близким.

– Привязываю себя к этой палке, – прохрипел Арлинг, пытаясь развязать пояс. Рука, которой он держался за прут, уже не возмущалась, покорно подчиняясь хозяину. О ногах он старался не вспоминать.

– Помоги мне. Не могу размотать эту проклятую тряпку!

Магда, конечно, помогла. Она всегда ему помогала.

– Я буду ждать тебя, – сказала Фадуна, свернувшись клубочком между копий на дне колодца и, оставляя его болтаться на поясе, которым он привязал себя к торчащему из стены пруту. Она была совсем крошечной, его Магда. Острые лезвия были ей нипочем. Они ждали его, а он ждал, когда механизм древней ловушки очнется от сна. Или когда из него вытечет вся кровь. Это могло случиться куда быстрее.

Фадуна тихонько мурлыкала себе под нос, и Арлинг не сразу услышал Аджухама. Мальчишка лежал на земле и, свесив голову в тоннель, звал его. Регарди улыбнулся. Сейфуллах выбрался, и его не схватили керхи. Значит, он все-таки был не таким уж плохим халруджи.

В Большой Книге Махди было написано, что перед смертью слова человека должны быть правильными. Ему нужно что-то сказать Аджухаму. Не хорошо уходить, не попрощавшись.

Регарди казалось, что он думал вечность, но, наконец, они появились – правильные слова.

– Говорят, если семь раз сжечь септора, он семь раз возродится, не изменившись, – тихо прошептал он. – Даже если мне придется перерождаться семь раз, я каждый раз хочу быть твоим слугой, Сейфуллах Аджухам.

Кажется, он выбрался из колодца. А может, упал вниз, к Магде.

Выбирая между жизнью и смертью, Арлинг никогда не мог определиться.

Тишина завораживала. Она была бесконечной, звенящей, полной сладкой неги и головокружительного спокойствия. Она окутала собой мир, сделав его прозрачным, словно капля росы.

Люди считали, что тишина есть отсутствие звуков, но Арлинг знал, что это не так. Даже самое безлюдное и пустынное место всегда было полно неизведанных, едва различимых шумов, которые проникали в голову, наполняя ее тайнами и загадками. Арлинг смаковал каждый из них, неторопливо разгадывая и откладывая в сторону до полного осмысления. Спешить ему было некуда. Время для мертвых не существовало.

На огромном пространстве гулял ветер. Он не был похож ни на бешеные ураганы холустайских песков, ни на мягкие бризы Самрии, ни на загадочные суховеи Фардоса. Спокойный, полный величия и достоинства ветер плавно обтекал волнообразную поверхность ландшафта, рисуя в нем причудливые линии. Арлинг слышал, как воздушные потоки проваливались в овраги и ущелья, кружились вдоль отвесных стен и снова поднимались ввысь, к солнцу. Ветер не мешал тишине.

Также не беспокоили ее истлевшие останки людей и животных. Трупы лежали везде, заполнив собой весь мир. Раскаленное солнце давно уничтожило запахи смерти, смешав их с ароматами такыра. Где еще могла оказаться могила слепого ученика имана? Хотя Арлинг предпочел бы песок. Крутые барханы и извилистые дюны нравились ему больше высушенной до звона глины. Сначала он решил, что окружавшие его мертвецы – тела убитых им людей. На его счету были десятки жизней, но равнину покрывали сотни тысяч трупов. Слишком много даже для него.

Стук собственного сердца тоже не нарушал тишины царства мертвых. Арлинг слушал его с тех пор, как сознание вернулось к нему после смерти на дне колодца. Оно билось ритмично и спокойно. Не как в жизни. Он насчитал тысячу ударов и открыл глаза.

И хотя Регарди всегда надеялся, что первой, кого он увидит после смерти, будет Магда, его ожидания не оправдались. Зрение, вернувшееся в загробном мире, подарило ему картину, которую уже нарисовали в его голове другие чувства. Высокое, блеклое небо. Маленькое, раскаленное солнце. Потрескавшаяся от жара глиняная равнина, до горизонта усеянная высохшими телами мертвецов. И он сам, лежащий на куче костей. Пайрики оставили ему штаны и рубаху, но забрали сапоги, пояс, головной платок и бурнус. Странный выбор.

Арлинг поморгал глазами, привыкая к непривычному свету и давно забытым краскам. Зрение было недостижимой мечтой, но, обретя его вновь, восторга он не почувствовал. От длительной неподвижности тело затекло, с трудом вспоминая, что когда-то умело двигаться. Регарди отодвинул от лица побелевший под солнечными лучами череп и, уперев руки в сухие останки, которые крошились под пальцами, попытался сесть. Это было ошибкой. От боли, пронзившей ногу, он закричал и, не удержавшись, скатился с кучи костей на пыльную глину. Мертвому не полагалось чувствовать боль. И ему не могло быть страшно.

Однако страх уже появился, и Арлинг ничего не мог с ним поделать. Он не верил в демонов, но из соседней груды костей на него полз трупный бес Назу. Он выглядел точно так же, как его описывали иман, Сейфуллах и другие кучеяры, оставшиеся в прошлом.