— Я… Я видела, как вы воровали мои яйца, очень много яиц. Сначала я до того возмутилась, что спрашивала себя, не следует ли рассказать об этом нашей матушке. Я колебалась. Спросила Гедвигу. И только потом, в скриптории, когда вы водили нашими туфлями по нагревальнику, я поняла, что мои яйца потребовались вам, чтобы устроить ловушку.

— Значит, Гедвига знала, что я… заимствую яйца у ваших кур, а поскольку она дружна с Жанной, вполне вероятно, что она рассказала ей об этом.

Женевьева нервно кивнула головой в знак согласия и срывающимся голосом прошептала:

— Это моя вина… Их отравили из-за меня.

— Разумеется, нет. Выбросите эту глупость из головы. Надо возвращаться, Женевьева. Надо возвращаться. К тому же вам следует поесть. Я расскажу о нашем разговоре матушке. Советую вам… Советую вам поговорить с несколькими сестрами, поведать им о своих страхах.

— Но отравительница… Я рискую довериться ей.

— Именно этого я и хочу. Если она задумала избавиться от вас, чтобы помешать вам сказать правду, она поймет, что вы опередили ее, и оставит свое намерение.

Женевьева расслабилась от облегчения. Она крепко обняла Аннелету. Сестра-больничная, смущенная таким выражением чувств, мягко освободилась от объятий и улыбнулась, как бы оправдываясь:

— Я не привыкла к подобным проявлениям дружбы.

Женевьева покачала головой и призналась:

— Я думаю, дорогая Аннелета, что многие из нас недооценивали вас. Это потому, что у вас такой свирепый вид, — добавила она, вздохнув. — Но вы, бесспорно, самая храбрая женщина из всех, кого я знаю, и самая умная. Мне просто необходимо было вам об этом сказать.

С этими словами Женевьева побежала к зданию, массивные очертания которого виднелись при лунном свете.

Аннелета стояла и смотрела на сбившихся в кучу птиц, спавших в своем убежище. Она ни секунды не сомневалась, что Женевьева сказала ей правду. Тем не менее вся эта история была притянута за уши. В этом тоже она была уверена. Если предположить, что Гедвига поведала Жанне о беспокойстве Женевьевы по поводу яиц, тогда получалось, что Жанна тоже должна была с кем-то поделиться этими сведениями. Лишь так можно было объяснить, что обе женщины стали мишенью отравительницы. Если только они не разделили между собой яство или напиток, предназначенный Гедвиге. Перед тем как лечь спать, сестра-больничная решила в этом убедиться. Она поднялась в еще пустой перед повечерием дортуар и вошла в маленькую занавешенную ячейку, которую занимала Жанна. Казначея спала. Нога Аннелеты наткнулась на какой-то предмет, тут же зазвеневший под ее ногой. Она опустила глаза и увидела пустую суповую чашку. Хорошо. Жанна начала есть, что позволит ей быстро набраться сил. Она подняла чашку и ближе подошла к спящей. Под ее толстыми кожаными подошвами что-то заскрипело. Она испугалась, что этот неприятный звук может разбудить ее духовную сестру. Шум, сопровождавший возвращение сестер в свои полотняные ячейки после повечерия, тоже мог вырвать Жанну из сна. Она воспользовалась суматохой, чтобы вернуться к себе.

Аннелета бесшумно вышла, задвинула занавеси и направилась к кухне, чтобы вернуть чашку. Каждый ее шаг сопровождался легким скрежетом. Она взглянула на подошву, думая, что в саду за нее зацепился небольшой камешек. В полутьме сверкнула крошечная искорка. Она попыталась вытащить застрявший предмет и тут же вскрикнула от острой боли. Сначала она не смогла ничего разглядеть. Лишь подойдя к освещенной кухне, она увидела, что из пальца текла кровь. И лишь более внимательно осмотрев подошву, она поняла, что камешек был толстым осколком стекла. Как сюда попал осколок? Стекла в аббатстве было немного. Застекленными были только окна скриптория, но, насколько она знала, все они оставались целыми. Аннелета промыла палец над каменной раковиной, не жалея воды из кувшина, затем смазала его настойкой тмина, розмарина, березы и шалфея[71]. Флакончик с этой настойкой никогда не покидал пояса ее платья. Раздавшееся сзади покашливание заставило ее обернуться. Послушница робко наклонилась к ней и прошептала:

— Матушка хочет вас видеть. Она ждет вас в своем кабинете.

Молодая женщина тут же исчезла. Прежде чем идти в кабинет аббатисы, Аннелета перевязала палец полоской ткани.

Едва Аннелета вошла, как Элевсия встала. Лицо аббатисы было каменным. Аннелета недоуменно подняла брови.

— Мне только что доложили об одной невероятной вещи. Я до сих пор не могу прийти в себя от услышанного. У меня такое чувство, что чем дальше мы продвигаемся, тем меньше я понимаю.

Аннелета терпеливо ждала. Поведение аббатисы заинтриговала ее и даже вызвало беспокойство. Элевсия провела своей тонкой рукой по лбу и вздохнула:

— Ребенок… этот малыш Тибо де Флери… умер почти два года назад, через несколько месяцев после смерти своего деда.

Аннелета почувствовала, что вот-вот упадет. Она с трудом добралась до кресла, стоявшего возле стола аббатисы, и выдохнула:

— Ах, нет… Но…

— Сначала я отреагировала точно так же, дочь моя. Мы столкнулись с нагромождением несообразностей. Но тогда почему матери сообщают о хорошем здоровье и беззаботном детстве ее ребенка? Кто опустился до такой чудовищной лжи? И потом, почему она не получила писем, в которых сообщалось бы о смерти ее отца, а затем сына?

— Я теряюсь в догадках, — призналась Аннелета. — Но главное, я не знаю, что делать. Должны ли мы рассказать Иоланде о чудовищном фарсе, жертвой которого она стала?

— Даже если потом она умрет от горя?

— Даже если она потом умрет от горя… но мы должны рискнуть, иначе мы не узнаем имени ее осведомительницы, — ответила сестра-больничная.

— Вы думаете, что этой осведомительницей движут недобрые намерения или что она получает от Иоланды сведения, которые той сообщает третье лицо?

— Я ничего не думаю. Мы сможем это понять лишь тогда, когда узнаем, кто эта осведомительница.

Вновь воцарилось молчание. Аннелета пыталась привести в порядок свои хаотичные мысли, найти связь, объединявшую все эти разрозненные элементы, казавшиеся бессмысленными. Элевсия де Бофор чувствовала беспредельную усталость. Она чувствовала, как уходит в себя. Постепенно ее вселенная разрушалась, и теперь ей не оставалось ничего другого, как созерцать развалины. Огромным усилием воли она взяла себя в руки и распорядилась:

— Приведите ко мне Иоланду.

Аннелета нашла сестру-лабазницу в парильне. Вместе с Тибодой де Гартамп, сестрой-гостиничной, она складывала белье. Иоланда с неприязнью взглянула на Аннелету, когда та передала ей приказ аббатисы. Некогда веселая молодая женщина не простила больничную за то, что та подозревала ее. К великому облегчению Аннелеты, Иоланда пошла за ней, не сказав ни слова, даже не поинтересовавшись, зачем ее вызвали.