— Мне невозможно сделать вам предложение, — сказала она, — по той причине, что ваша потребность в деньгах зависит по большей части от ваших будущих планов. А мне совершенно неизвестны ваши будущие планы.

— Может быть, ваше сиятельство будете так добры, что посоветуете мне, — с иронией сказала Грэс.

— Я не могу дать вам совет, — ответила леди Джэнет, — я могу только предположить, что едва ли вы останетесь в Англии, где у вас нет друзей. Обратитесь вы к закону или нет, вам непременно нужно иметь личные общения с вашими друзьями в Канаде. Права я?

Грэс была настолько догадлива, что поняла значение этих слов. Растолковать этот ответ можно было следующим образом:

«Если вы возьмете денежное вознаграждение, вы обязаны не оставаться в Англии и не досаждать мне».

— Ваше сиятельство совершенно правы, — сказала Грэс, — я, конечно, не останусь в Англии. Я посоветуюсь с моими друзьями и…

«Обращусь к закону, если смогу, на твои же собственные деньги», — прибавила она мысленно.

— Вы вернетесь в Канаду, — продолжала леди Джэнет, — и, вероятно, сначала у вас там будет мало средств к жизни. Принимая это в соображение, в какую сумму вы определите денежную помощь, которая будет вам нужна?

— Могу я рассчитывать, что ваше сиятельство будете так добры и поправите мой расчет, если он окажется неверен? — невинно спросила Грэс.

Тут опять слова, истолкованные надлежащим образом, имели свое особенное значение: «Я продаю себя на аукционе, и моя оценка будет приноровлена к самой высокой цене, какую ваше сиятельство дадите».

Прекрасно поняв это условие, леди Джэнет поклонилась и ждала с серьезным видом.

Грэс со своей стороны важно начала:

— Я боюсь, что мне понадобится более ста фунтов.

Леди Джэнет надбавила в первый раз.

— Я тоже так думаю.

— Может быть, более двухсот?

Леди Джэнет надбавила во второй раз.

— Вероятно.

— Более трехсот? Четырехсот? Пятисот?

Леди Джэнет надбавила самую высокую свою цену.

— Пятисот фунтов будет достаточно, — сказала она.

Невольно выступивший румянец на лице Грэс обнаружил ее непреодолимое волнение. С самого раннего детства она привыкла старательно рассчитывать каждый шиллинг. Она знала, что у отца ее (обремененного долгами) никогда не бывало более пяти золотых соверенов. Она жила и росла в удушливой атмосфере благородной бедности. Было что-то ужасное в жадном выражении ее глаз, когда они наблюдали за леди Джэнет, все еще не веря, намерена ли она подарить ей пятьсот фунтов стерлингов одним росчерком своего пера.

Леди Джэнет выписала чек в несколько секунд и передвинула его через стол.

Жадные глаза Грэс пожирали золотую строчку: «Заплатить мне или предъявителю пятьсот фунтов» и проверили подпись: «Джэнет Рой». Когда она удостоверилась, что может взять деньги, когда захочет, врожденная низость ее натуры тотчас проявила себя. Она покачала головой и оставила чек на столе с притворным видом, будто ей все равно, взять его или нет.

— Ваше сиятельство не предполагаете, что я так и схвачу ваш чек?

Леди Джэнет откинулась на спинку своего кресла и закрыла глаза. Ей было противно смотреть на Грэс Розбери. Ее воображение тотчас наполнилось образом Мерси. Она жаждала насытить свое зрение опять этой величественной красотой, наполнить свой слух мелодией этого кроткого голоса.

— Мне нужно время, чтобы подумать из собственного уважения к самой себе, — продолжала Грэс.

Леди Джэнет устало кивнула головой в знак согласия на предоставление требуемого времени.

— Будуар вашего сиятельства, я полагаю, все еще в моем распоряжении?

Леди Джэнет молча отдала свой будуар.

— А слуги вашего сиятельства к моим услугам, если будут мне нужны?

Леди Джэнет закрыла глаза.

— Вся прислуга к вашим услугам! — в бешенстве воскликнула она. — Оставьте меня!

Грэс вовсе не обиделась. Она даже обрадовалась — она почувствовала некоторое торжество при мысли, что довела леди Джэнет до нервной вспышки. Она настояла на другом условии.

— В случае, если я решусь принять чек, — сказала она, — я не могу из уважения к самой себе допустить, чтобы он был отдан мне не иначе, как в конверте. Ваше сиятельство, будьте так добры (если это окажется нужным) прислать мне его в конверте. Прощайте!

Она пошла к двери, осматриваясь во все стороны с видом явного неодобрения драгоценных сокровищ искусства, украшавших стены. Глаза ее немедленно опустились на ковер (рисунок знаменитого французского живописца), как будто ее ноги снисходительно ступали по нему. Смелость, с какой она вошла в комнату, была довольно заметна. Она не значила ничего в сравнении с той дерзостью, с какой она вышла. Как только дверь затворилась за ней, леди Джэнет встала. Не обращая внимания на зимний холод, она раскрыла настежь окно.

— Фуй! — воскликнула она, трепеща от отвращения. — Даже воздух этой комнаты заражен ею!

Она вернулась к своему креслу. Расположение ее духа изменилось, когда она села, — ее сердце опять устремилось к Мерси.

— О, мой ангел! — прошептала она. — Как я унизила себя — все для тебя!

Горечь воспоминаний была нестерпима. Врожденная сила натуры этой женщины вызывала у нее вспышку гнева и отчаяния.

— Что она ни сделала бы, а эта тварь заслуживает этого! Ни одна живая душа в этом доме не скажет, что она обманула меня. Она не обманула меня — она любит меня! Какое мне дело, свое настоящее имя или нет сказала она мне? Она отдала мне свое настоящее сердце. Какое право имел Джулиан играть ее чувствами и заглядывать в ее тайны? Мое бедное, искушаемое, измученное дитя! Я не хочу слышать ее признания. Ни слова не скажет она ни одной живой душе. Я хозяйка — я сейчас это запрещу!

Она схватила лист почтовой бумаги, заколебалась и бросила его на стол.

"Почему мне не послать за моей любимицей? — думала она. — Зачем писать? "

Она опять заколебалась, но все же оставила эту мысль.

"Нет! Я не могу положиться на себя! Я еще не смею видеться с нею! "

Она опять взяла листок и написала свою вторую записку к Мерси. На этот раз письмо начиналось с обычной нежностью.

"Милое дитя!

Я имела время подумать и успокоиться немножко после того, как писала к вам, прося отложить объяснение, которое вы обещали мне. Я уже поняла (и ценю) причины, заставившие вас вмешаться, и теперь прошу вас совершенно оставить объяснение. Я уверена, что будет тягостно для вас (по причинам, которых я не желаю разузнавать) представить ту особу, о которой вы говорили, и, как вам уже известно, мне самой надоело слышать о ней. Кроме того, теперь нет никакой надобности для вас объяснять что бы то ни было. Незнакомка, посещения которой так тяготили и тревожили нас, не будет больше вас беспокоить. Она уезжает из Англии добровольно после разговора со мной, который совершенно успокоил и удовлетворил ее. Ни слова более, душа моя, ни мне, ни моему племяннику, ни кому бы то ни было на свете о том, что случилось сегодня в столовой. Когда мы встретимся, пусть будет решено между нами, что прошлое отныне и навсегда будет предано забвению. Это не только горячая просьба — это, если необходимо, положительное приказание вашей матери и друга.