— Ваша обманчивая мечта выражается в вопросе, который вы сейчас задали мне. Ваша обманчивая мечта дает вам право на мое снисхождение. Никакие ваши слова и поступки не поколеблют моего снисхождения. Когда я нашла вас в столовой, я поступила очень неприлично, я вышла из себя. Я сделала хуже: я была так сумасбродна и неблагоразумна, что послала за полицейским. Я должна загладить перед вами (принимая во внимание ваш недуг) то, что поступила с вами таким жестоким образом. Я предложила вам свой будуар, чтобы отчасти загладить это. Я послала за вами в надежде, что вы позволите мне помочь вам, тоже для того, чтобы отчасти загладить это. Вы можете грубо поступать со мною, вы можете говорить в оскорбительных выражениях о моей приемной дочери, я всему покорюсь, чтобы отчасти загладить свой поступок. Пока вы не будете говорить об одном тягостном предмете, я буду слушать вас с величайшим удовольствием. Когда вы вернетесь к этому предмету, я вернусь к моим бумагам.

Грэс посмотрела на леди Джэнет со злой улыбкой.

— Я начинаю понимать ваше сиятельство, — сказала она, — вам стыдно сознаться, что вы были грубо обмануты. Разумеется, вам остается только не признавать ничего случившегося. Пожалуйста, рассчитывайте на мое снисхождение. Я вовсе не обижаюсь — мне только смешно. Не каждый день знатная дама выставляет себя в подобном положении перед такой неизвестной женщиной, как я. Ваше человеколюбивое внимание ко мне начинается, кажется, с того времени, когда ваша приемная дочь подала вам пример, отослав полицейского?

Спокойствие леди Джэнет выдержало даже и это нападение. Она серьезно приняла вопрос Грэс, как искренно сделанный ей.

— Я вовсе не удивляюсь, — сказала она, — что вмешательство моей приемной дочери перетолковано не так. Ей следовало предупредить меня, прежде чем она вмешалась. Но у нее есть недостаток — она слишком поддается первому впечатлению. Я никогда в жизни не встречала женщины с таким горячим сердцем, как она. Вечно внимательна к другим, вечно забывает о себе! Одно появление полицейского поставило вас в положение, возбудившее ее сострадание, и ее впечатлительность увлекла ее по обыкновению.

Это виновата одна я! Одна я!

Грэс опять переменила тон. У нее хватило настолько проницательности, чтобы заметить, что леди Джэнет способна сражаться с нею ее собственным оружием.

— Довольно об этом, — сказала она. — Пора говорить серьезно. Ваша приемная дочь (как вы ее называете) — Мерси Мерик, и вы это знаете.

Леди Джэнет вернулась к своим бумагам.

— Я Грэс Розбери, имя которой она украла, и вы это знаете.

Леди Джэнет продолжала разбирать свои бумаги. Грэс встала.

— Я принимаю ваше молчание, леди Джэнет, — сказала она, — как признание вашего умышленного намерения скрыть истину. Вы, очевидно, решили считать искательницу приключений настоящей Грэс Розбери и не совеститесь идти наперекор последствиям этого поступка, заявляя мне в лицо, будто я помешана. Я не позволю таким образом бесстыдно украсть у меня мои права. Вы опять услышите обо мне, миледи, когда канадская почта прибудет в Англию.

Она пошла к двери. На этот раз леди Джэнет отвечала так скоро и так ясно, как только можно было пожелать.

— Я не приму ваших писем, — сказала она.

Грэс сделала назад несколько шагов с угрожающим видом.

— Мои письма будут подкреплены свидетелями, — продолжала она.

— Я не приму ваших свидетелей.

— Не примете, так вам же будет хуже. Я обращусь к закону.

Леди Джэнет улыбнулась.

— Не стану уверять, что я очень сведуща в этом отношении, — сказала она, — но я буду очень удивлена, если узнаю, что вы имеете надо мной какие-нибудь права, подкрепляемые законом. Положим, однако, что вы можете обратиться к закону. Вы знаете так же хорошо, как и я, что единственный двигатель в этом случае — деньги. Я богата, никакие издержки не будут значить для меня ничего. Могу я вас спросить, в таком ли положении находитесь вы?

Этот вопрос заставил Грэс замолчать. Денежных средств У нее решительно не было никаких. Ее единственные друзья находились в Канаде. После того; что она сказала Джулиану Грэю в будуаре, ей бесполезно было обращаться к его сочувствию. Словом, в денежном отношении она была решительно неспособна удовлетворить свои мстительные стремления. И хозяйка Мэбльторна прекрасно знала это.

Леди Джэнет указала на пустой стул.

— Не сесть ли вам опять? — предложила она. — Разговор наш вернул нас к тому вопросу, который я задала вам когда вы вошли в эту комнату. Вместо того, чтоб угрожать мне законом, не лучше ли вам позволить мне помочь вам? Я имею привычку помогать дамам в затруднительных обстоятельствах, и никто не знает этого, кроме моего управляющего, который ведет счета, и меня. Еще раз позвольте мне спросить, не кстати ли будет для вас небольшая (деликатно предложенная) денежная помощь?

Грэс медленно вернулась к стулу, с которого встала. Она стояла возле него, ухватившись одной рукой за верхнюю перекладину и с насмешливой проницательностью устремив взгляд на лицо леди Джэнет.

— Наконец ваше сиятельство высказываетесь, — сказала она. — Вы предлагаете мне деньги за молчание!

— Вы заставите меня вернуться к своим бумагам, — возразила леди Джэнет. — Как вы упрямы!

Грэс крепче ухватилась за перекладину стула. Без свидетелей, без средств, даже без прибежища, по милости ее собственных грубых жестокостей в словах и поступках к сочувствию других, она почувствовала свое одиночество и беспомощность с безумным отчаянием в эту решительную минуту. Женщина с более тонкой натурой немедленно вышла бы из комнаты. Низкая, жестокая и ограниченная душа Грэс заставила ее поступить совершенно другим образом. Подлое мщение, которому леди Джэнет добровольно подвергла себя, находилось у Грэс под рукой.

«Пока, — подумала она, — есть только один способ посчитаться с вашим сиятельством. Я буду стоить вам как можно дороже».

— Пожалуйста, — имейте ко мне некоторое снисхождение, — сказала она, — я не упряма, я только немножко неловка в состязании со смелостью знатной дамы. Я исправлюсь, напрактиковавшись. К моему прискорбию, мне очень хорошо известно, что я говорю на простом английском языке. Позвольте мне отказаться от него и заменить его вашим. Какую сумму ваше сиятельство (деликатно) приготовились предложить мне?

Леди Джэнет выдвинула ящик и вынула книжечку с чеками.

Наконец настала минута успокоения! Единственный вопрос, оставшийся теперь, состоял в определении суммы. Леди Джэнет подумала. Величина суммы (по ее мнению) зависела от совести. Ее любовь к Мерси и отвращение к Грэс, ужас при мысли, что ее любимица будет унижена, ее привязанность осквернена публичной оглаской, заставили ее, этого оспаривать было нельзя, жестоко угрожать оскорбленной женщине. Как ни ненавистна была Грэс Розбери, ее отец поручил ее в свои последние минуты заботам леди Джэнет с полного ее согласия. Если б не Мерси, Грэс была бы принята в Мэбльторне как компаньонка леди Джэнет и получала бы жалованье сто фунтов в год. С другой стороны, надолго ли (с таким характером) осталась бы Грэс служить своей покровительнице? Ей, вероятно, было бы отказано через несколько недель, с годовым жалованьем в вознаграждение и с рекомендацией на какое-нибудь приличное место. Какое будет теперь справедливое вознаграждение? Леди Джэнет решила, что жалованье за пять лет и помощь вперед, если окажется необходимо, будут достаточным воспоминанием о правах покойного полковника Розбери и щедрым денежным вознаграждением за то суровое обращение, которое Грэс вынесла от нее. В то же время и для большего успокоения своей совести леди Джэнет решила узнать, какую сумму сама Грэс сочтет достаточной, просто заставить саму Грэс предложить условия.