Можешь представить мое изумление, когда Солнышко вдруг обнял меня руками и ногами и перевернулся, так что я оказалась внизу. Я и пикнуть, что называется, не успела. Его рука, просунутая под мою поясницу, крепко схватила меня, вторая поддерживала затылок, прижимая мою голову к его плечу, и одну ногу он закинул на обе мои. Я была не то чтобы пригвождена и раздавлена, но и особо пошевелиться не могла. Я, собственно, и не пыталась. Я была слишком ошеломлена и слишком занята гаданием, что могло вызвать такой жест приязни… если только я правильно толковала его.

То, что я не стала отбиваться, ни дать ни взять придало ему уверенности. Судорожное напряжение постепенно ушло из его тела, дыхание, обдававшее мое ухо, замедлилось почти до нормального. Прошло еще время, и наконец нам обоим стало тепло. И, несмотря на то что сегодня я и так проспала добрых полдня, меня опять разморило. Я пыталась не поддаваться дремоте, но ничего поделать не смогла — снова уснула.

Когда я открыла глаза, час определенно был поздний. Быть может, за полночь. Не то чтобы я выспалась, мне просто понадобилось в туалет. Некоторое время я раздумывала, как с этим быть: Солнышко по-прежнему обнимал меня, тесно прижимаясь всем телом: поди выпутайся. Ритм его дыхания говорил о том, что он спал, и очень крепко. Лучшее лекарство после тяжких истязаний, которые он перенес.

Очень осторожно и медленно я высвободилась из его рук и села, потом кое-как перелезла через него и спустила ноги на пол. К этому моменту меня уже по-настоящему подпирало. Я торопливо встала…

Железная рука сомкнулась на моем запястье. Я даже вскрикнула от неожиданности.

— Ты куда?.. — прохрипел Солнышко.

Переведя дух, чтобы успокоить испуганно зашедшееся сердце, я ответила:

— В уборную!

И стала ждать, чтобы он меня отпустил. Он, однако, не пошевелился. Я стала беспокойно переминаться с ноги на ногу и наконец сказала:

— Пусти, а то лужу на полу сделаю!

— Я пытаюсь, — ответил он очень тихо.

Я сперва не поняла, что он имел в виду. Потом заметила, что ладонь на моей руке то сжималась крепче, то немного ослабевала, будто у него недоставало воли приказать ей разжаться.

Совсем сбитая с толку, я потянулась к его лицу. Он напряженно морщил лоб… Потом он втянул воздух сквозь стиснутые зубы — и как-то рывками, словно борясь, расцепил пальцы.

Я было задумалась над этой новой загадкой, но зов природы сделался нестерпимым. Торопливо пересекая комнату, я все время чувствовала на себе взгляд Солнышка. Он не сводил с меня глаз.

Вернулась я с большим облегчением, и не только в смысле телесной нужды. Ушло какое-то напряжение, в комнате определенно стало легче дышать. Подойдя к Солнышку, я ощупью поискала его лицо, но моя рука нашарила ссутуленные плечи и низко опущенную голову. Он дышал так, как если бы недавно бежал, выбиваясь из сил.

Я села с ним рядом:

— Не хочешь рассказать, что это было?

— Нет.

Я вздохнула:

— По-моему, я все-таки заслужила объяснение. Хотя бы затем, чтобы загодя отпрашиваться по нужде!

Он промолчал. Как того и следовало ожидать.

У меня постепенно испарялись последние остатки уважения к его некогда имевшей место божественности. Как же он меня утомил! Я месяцами терпела его прихоти и капризы, его оскорбительные выходки и молчание. Из-за него рассыпалась вся моя жизнь в Тени. Я готова была приписать ему и свое нынешнее заточение. Датэ меня разыскал благодаря тому, что я убила орденских Блюстителей. А этого бы не произошло, не разозли их Солнышко.

— Ну как хочешь, — сказала я, вставая с намерением вернуться на свою кровать.

Я не успела шагнуть прочь — его ладонь снова стиснула мою руку, еще крепче прежнего.

— Ты останешься здесь.

Я принялась вырываться:

— Пусти!

— Ты останешься, — отрезал он. — Я повелеваю тебе!

Я все же умудрилась вывернуть руку из его хватки и быстро отскочила назад. Нащупала стол и живо оказалась по ту сторону.

— Не будешь ты мне повелевать! — выговорила я, дрожа от ярости. — Ты больше не бог, забыл? Ты — жалкий смертный, ничем не лучше любого из нас!

— Ты смеешь… — Солнышко поднялся на ноги.

— Еще как смею! — рявкнула я, так вцепившись в край стола, что свело пальцы. — Ты что себе думаешь? Скажешь «повелеваю» — и я вприпрыжку исполнять побегу? А если нет, то что будет? Убьешь меня? И будешь считать, что прав?.. Если так оно и есть, — боги, как же я понимаю Ночного хозяина, который возненавидел тебя!..

Стало тихо. Выплеснув свою ярость, я ждала от него новых действий и слов, я готова была спорить и драться… но он молчал. Миновало долгое, очень напряженное мгновение… И я услышала, как он сел на кровать.

— Пожалуйста, — выговорил он наконец. — Останься.

— Что-что?.. — вырвалось у меня, хотя на самом деле я его отлично расслышала.

Я хотела все равно уйти от него, решив: хватит с меня! Но он ничего больше не сказал, молчание длилось, мой гнев постепенно рассеивался, и я задумалась о том, чего ему, должно быть, стоила эта тихая просьба. Когда это Блистательному Итемпасу приходилось просить о желаемом?..

В общем, я вернулась. Но когда он коснулся моей руки, я ее отдернула.

— Нет уж, — сказала я. — Даром ничего больше не будет. Ты от меня предостаточно получил. Я хочу что-то взамен!

Он протяжно вздохнул и снова коснулся моей руки. Я с удивлением заметила, что его пальцы дрожали.

— Попозже, Орри, — почти прошептал он.

Ничего не понимая, я свободной рукой потянулась к его таким немаронейским волосам. Голова Солнышка оставалась низко склоненной.

— Попозже я… расскажу тебе… все. Но… не теперь. Пожалуйста… просто останься…

Не то чтобы я приняла какое-то сознательное решение. Я все еще была не на шутку сердита. Но когда он потянул мою руку к себе, я уступила. Я подсела к нему, а когда он лег — позволила уложить себя на бок, и он прижался ко мне сзади. Он держал меня, но не удерживал — я могла встать, если снова понадобится. Он зарылся лицом в мои волосы, и я не отстранилась.

Больше в ту ночь я не спала. И не могу точно сказать, спал ли Солнышко.

* * *

— Возможно, есть способ выйти отсюда, — сказал он на другой день.

Был уже полдень. Комнату только что оставил послушник-новозор: он принес нам обед и не уходил, пока мы ели. Потом забрал все остатки да еще проверил, не припрятала ли я чего под тюфяком или под ковром на полу. Никакой болтовни, никаких попыток обратить нас в свою веру. И никто не пришел за мной, чтобы отвести на занятия или на работы. Некоторым образом я чувствовала себя брошенной.

— Какой? — спросила я. — И высказала догадку: — Твоя магия! Она появляется, когда ты защищаешь меня!