Джамалутдин поклонился и вышел из беседки.

– Приведите к нему Мадину! – услышал он адресовавшееся охранникам распоряжение Саббаха. – И пусть несут завтрак!

«Как вообще можно посылать женщин, чтобы они сами себя разрывали на куски вместе с другими людьми? – ничего не соображая, думал Джамалутдин. – Какой изверг это придумал?!»

Этот район Трапезунда назывался «Рыбацкая бухта». Когда в августе 1461 года турки захватили город и переименовали на свой лад в Трабзон, «Рыбацкая бухта» сохранила свое название, хотя ни рыбацких хижин, ни просмоленных лодок с сетями, пропахшими рыбой, здесь уже давно не водилось. И скупщики даров моря забыли сюда дорогу. О том, куда делись исконно проживающие на берегу бухты рыбаки и откуда взялись новые жители: молчаливые, мускулистые, востроглазые, – никто в окрестностях никогда не говорил, а если говорили, то между своими, и то – шепотом и с оглядкой. Да и вообще в этот район добропорядочные жители старались не заходить. Во-первых, делать тут им было нечего, а во-вторых – посторонних здесь не приветствовали.

Дворец, выросший на месте бывшего рыбацкого поселка, представлял собой настоящую крепость. Докатывающиеся во время приливов волны с шумом разбивались о высокий забор из дикого камня, ограждавший дворец со стороны моря. Длинный крепкий причал упирался в огромные ворота, так что разгружать и загружать частенько причаливавшие здесь торговые суда было весьма удобно.

С юга и запада дворец вплотную примыкал к крепким двухэтажным домам, некогда принадлежавшим зажиточным купцам, покинувшим по неизвестным причинам свои жилища. Одного из них нашли с перерезанным горлом, но проводить расследование местные власти не стали, списав на то, что глава семьи впал в безумие, зарезал всех домочадцев – жену, троих детей и служанку – а потом зарезался и сам. Такая терпимость была понятна: все знали, что во дворце и прилегающем районе под видом купцов живут ассасины, дурная слава которых не располагала жандармов и войска ссориться с ними. Так повелось издавна, и никто не хотел менять сложившегося положения. Ходившая среди власть имущих давняя легенда о печальной судьбе начальника амирджандаров Сулеймана ибн Яхьи охлаждала пыл любого нового борца за порядок, пытавшегося взять этот район под контроль.

Впрочем, внешне все тут выглядело вполне благопристойно: приходили и уходили какие-то люди, причаливали и отчаливали парусники и галеры, словом, кипела обычная жизнь, как вокруг любого центра торговли. Правда, до властей доходили слухи, что предмет торговли в этом анклаве не совсем обычный – люди, – и что по ночам там видели шхуны пиратов… Но это всего лишь слухи! Мало ли их рождается вокруг любого закрытого от посторонних места?!

Новому главе ассасинов, Камрану ибн Дахи, недавно исполнилось сорок. Он сидел в одиночестве на площадке северной башни своего дворца-крепости, за круглым столом, на котором лежала старинная книга в толстом переплете и стояли тарелки с фруктами. Из-под длинной белой рубашки выглядывали белые шаровары, ноги обуты в белые туфли из мягкой кожи с загнутыми носами, на голове красная турецкая феска с помпончиком. Главный ассасин читал мудрую книгу аль Саббаха, лакомился персиками и виноградом, и любовался видом на море.

– Наше кредо: Не убивать невинных, Скрываться на виду у всех, Не подставлять под удар Братство… – вслух прочел он и отодвинул книгу.

Еще теплый осенний ветер колыхал свисавшие края белоснежной, в цвет костюму главы Братства скатерти, уставленной легкими яствами: крупной гроздью белого винограда среди гранат и груш, ломтиками персиков, дыни и арбуза на серебряных блюдах. Судя по убранству стола, от былой скромности руководителей ассасинов в быту не осталось и следа.

Из пришвартовавшегося двухмачтового парусника по широкому деревянному трапу смуглые моряки выкатывали на причал бочки с порохом, выносили какие-то мешки, корзины и ящики. Потом они заносили грузы в открытые ворота, где их принимали дворцовые слуги, знающие – что и где надо разместить. Некоторые матросы возвращались к кораблю, а некоторые шли к каменному сараю, в котором держали заложников.

На площадку тихо поднялся высокий широкоплечий молодой мужчина в турецком одеянии, с саблей и кинжалом на поясе. Он молча поклонился и застыл в почтительном ожидании.

– Подходи, Абдулкахар, – хозяин жестом пригласил помощника за стол. – Присаживайся.

Абдулкахар подошел и сел напротив.

– Ты знаешь наизусть эту великую и святую для нас книгу? – спросил Камран, поглаживая исписанные каллиграфическим почерком страницы.

Абдулкахар виновато опустил голову, и сложил ладони перед грудью.

– Моего скудного ума не хватает, чтобы впитать ту великую мудрость, которую оставил нам величайший Учитель! Но благодаря твоим разъяснениям, я знаю, как правильно поступать в земной жизни…

Камран осторожно полистал переплетенный в кожу древний манускрипт.

– Ассасин подобен стреле, которая настигает непослушного сановника, предателя или другого врага, – найдя нужное место, вслух прочитал он. – Ни время, ни расстояние, ни охрана, не могут помешать моим стрелам попадать в цель…

Он вновь оторвался от текста и строго посмотрел на помощника.

– Тебе знакома эта фраза?

– Конечно, о, мудрейший последователь нашего Учителя!

– Много воды утекло с тех пор, Абдулкахар, прошли века, многое изменилось в мире. У нас нет своего государства, своей закрытой от посторонних глаз территории, у нас нет великих мастеров боевых искусств, которые готовили наших учеников, да и желающих пополнить наши ряды стало значительно меньше. Мы уже не можем так тщательно отбирать наши стрелы и долго шлифовать их, у нас нет возможности менять жизнь ассасина на жизнь врага, и прибегать к отсроченному возмездию мы не можем: слишком быстротечно бежит время. Надо искать новые способы поражать жертву и вселять ужас в сердца врагов, друзей, да и всех остальных. Имя ассасина должно заставлять трепетать сердца султанов, шейхов, королей и других повелителей!

Абдулкахар ничего не понял, но уяснил ответственность момента, встал и поклонился.

– Я полностью согласен с твоими мудрыми речами, о Камран ибн Дахи, но поясни, что должен сделать я, твой ничтожный слуга, чтобы воплотить твои бесценные слова в великие дела?

– Пленников, за которых не уплачен выкуп, уже казнили?

– Еще нет, господин. Объявленный срок истекает сегодня вечером.

– Это хорошо, – кивнул Камран ибн Дахи и отправил в рот налитую соком виноградину. – Угощайся, фрукты вкусные!

Это был знак благосклонности и расположения, но Абдулкахара встревожило то, что он не понял, в каком смысле господин употребил слово «хорошо». Хорошо, что не казнили заложников? Или хорошо, что срок наступит вечером? А может, хорошо казнить их немедленно?

– Спасибо, мой повелитель! Прикажете исправить оплошность и казнить их прямо сейчас?