Рамиро решительно повернулся и зашагал к выходу. Чем слушать всякую чушь, он просто позвонит утром Дню, извинится и все узнает из первых рук.

Обратно он пошел не через Мармориту, а решил срезать через Королевский парк, по проспекту Победы — так получалось ближе до дома. Стемнело, зажглись фонари, и музыка сделалась тише, хотя гуляющих даже прибавилось. У очередного затканного световой сетью фонтана собралась плотная толпа в белых куртках, слышался хохот, возбужденные мужские голоса, подбадривающие выкрики.

— Эй, врежь ему уже как следует, Йон. Хватит впустую кулаками махать! Вот набрался…

— Да-вай, да-вай!

— Эх, потанцуем!

— Много воли взяли, ушастые!

И спокойный холодноватый голос, который вроде показался Рамиро знакомым:

— Чтобы ваш человек по нему попал, Нокто надо связать. Нокто, что, сделаем смертным такое одолжение? Дадите взаймы пару ремней?

Дружный гогот, потом глухие звуки ударов, хаканье, из сплоченной толпы вырвалась стройная фигурка. Вскочила на парапет бассейна, пробежалась по мокрому камню не оскальзываясь, замерла, — белые волосы по плечам.

— А вот где Сель? Что, сдрейфил на танцульки прийти? Забоялся, что… — грубый голос сказал непристойность.

— Испугался, что прическу испортят.

— Сель занят делами государственной важности, болван макабринский, — еще один мелодичный нечеловеческий голос.

— Ах ты…

— В очередь, в очередь, э! Все хотят потанцевать.

Ясно, в День Коронации десантники лорда Макабрина развлекаются с Врановыми дролери — ни одна, ни другая сторона со времен войны не соглашается признать чужое превосходство. Или им просто нравится по праздникам лупцевать друг друга — вон как веселятся, будто и не ходит по Катандеране наймарэ, будто и не случилось ничего во дворце… Хотя может им и неизвестно еще наверняка — как днем начали квасить, так до сих пор и не остановятся.

Рамиро всегда удивлялся, почему дролери поддерживают эту традицию — учитывая их вечно задранные носы и презрение ко всему сущему. Разве что адреналин и выплеск подстегнутых хмелем эмоций привлекал их, как ос — варенье.

— Йо-о-он, ну что же ты… — беловолосый прогуливался по краю фонтана, заложив руки за спину. — Я же жду. Я весь извелся!

Он довольно похоже передразнил голос капризной дамочки.

— Вот твою мать перемать, не можете без ваших штучек! — здоровенный парень навалился на мраморный бортик, который был ему чуть выше пояса. — Слазь и дерись честно! Ух, мало мы вас драли!

— Это кто кого еще драл!

Беловолосый хмыкнул, не глядя протянул руку — и вынул из воздуха брошеную ему бутылку пива, большим пальцем сощелкнул пробку, на запястье хлынула пена. Закинув голову, принялся пить, роняя хлопья на черный комбинезон. Противник попробовал схватить его за ногу, дролери, не отрываясь от горлышка, легко переступил, рука поймала пустоту.

— Нокто, слазь и дерись, ети тебя через четыре колеса!

— Лучше ты ко мне.

Макабрин полез на бортик, в спину ему уперлись, помогая. Парень некоторое время балансировал, покачиваясь и сверкая белой майкой, — куртку он где-то бросил — потом попытался дотянуться до дролери, не удержал равновесие и с шумом обрушился в воду. Толпа снова заржала. Нокто церемонно поклонился и сделал добрый глоток из бутылки.

Мимо Рамиро двое дролери протащили еще одного макабринского красавца, который выбыл из общего веселья по причине алкогольных перегрузок. Один с озабоченным видом нес высокую офицерскую фуражку, держа ее тульей вниз, второй тащил самого офицера, перекинув его руку себе через плечо. Красивое лицо дролери было изуродовано знатным кровоподтеком, по подбородку стекала алая струйка, прядь волос, которым позавидовала бы любая клубничная блондинка, приклеилась к щеке. Дролери, впрочем, не обращал на это никакого внимания.

— Не-е-ет, ушастый, ты скажи — вот ты меня уважаешь? — интересовался макабринский офицер, еле перебирая ногами и мертвой хваткой вцепившись в расписной шейный платок приятеля.

— Очень, — уверенно отвечал дролери, сворачивая к ближайшей скамейке и сгружая тело. — Со страшной силой.

— Не-е-ет, п… по голосу слышу, что не… не уважаешь! Ты думаешь, я у… упал, потому что ты меня у… уронил? Я упал, потому что у… устал.

— Кав, я тебя так уважаю, просто слов нет. Большего зверюги я в жизни не видел. Снегирь, давай.

Второй дролери вознес фуражку над головой хозяина и аккуратно перевернул — в фуражке оказалась вода из фонтана.

— Вереск, сволочь, убью-у-у-у-у-у! — офицеру явно полегчало, и он попытался встать.

Дролери ухмыльнулся, отскочил от загребущей пятерни, кинул быстрый взгляд на Рамиро. В его темных раскосых глазах горел шалый огонек.

— Что, смертный, — спросил он, улыбаясь разбитыми губами. — И тебе ведома красная жажда? Иди, присоединяйся, тут на всех хватит. Прекрасный праздник, не так ли?

Рамиро отрицательно покачал головой и отступил. Праздник ему совсем не казался прекрасным. За спиной Вереска видно было, что Йон, наконец, поднялся на ноги, сцапал беловолосого и утянул в воду, как акула. Под водой началось бурление и трепыхание.

— Ну нет, так не годится — куда же ты? Только пришел — и уже уходишь? — темные глаза зажглись лиловым огнем, острые уши прижались. — Никому не позволено просто стоять и глазеть.

Вереск протянул руку и толкнул Рамиро в плечо. Рамиро молча отступил.

— Ну? Давай, разозлись. Ручка поранена? Так и я свою за спину заложу, — дролери и впрямь убрал правую руку за спину, оскалил зубы.

Рамиро вздохнул и приготовился драться, от души пожелав Вереску тяжелого адреналинового похмелья наутро.

Вдруг звуки потасовки и взрывы пьяного хохота перекрыл шум моторов и работающий громкоговоритель — по Победе подъехала цепочка грузовиков.

— Третья, Пятая и Гвардейская — по машинам, — пророкотал громкоговоритель. — Королевский приказ.

Настала минутная тишина, участники свалки остановились и заоглядывались. Вереск недовольно скривил губы, фонари и фары грузовиков бросали на его лицо плещущие отсветы.

— Третья, Пятая и Гвардейская…

Рамиро отступил, посмотрел в конец проспекта — к парку подъезжали черные глянцевые «барсы», принадлежащие «Плазме».

— Похоже, праздник не задался, — мирно сказал он выругавшемуся дролери.

Однако тот уже развернулся и, забыв о стычке, направился к машинам. Макабринские люди, пошатываясь и ворча, тоже загружались в пришедший транспорт.

* * *

— Рэнни, изолируй его! — Вран смотрел с яростью, которая пробивалась сквозь его обычно невозмутимые черты, как пламя. — Он полуночный, а Полночь опасна. Опасна! Я устал повторять это! Мне иногда кажется, что я вещаю глухим.