Шестнадцатого ноября 1910 года, поднявшись на борт „Либераля“, который готовился двинуться к Икитосу, Роджер Кейсмент открыл рот и глубоко, жадно вдохнул воздуху. Он давно не испытывал такого облегчения. Казалось, что, как только пароход наконец отвалит от причальной стенки, и тело, и душа очистятся от гнетущей тоски, какой Роджер прежде не знавал никогда — даже в самые трудные минуты своих африканских приключений. Кроме Омарино и Аредоми, он увозил еще восемнадцать барбадосцев, пятеро из которых — Джон Браун, Аллан Дэвис, Джеймс Мапп, Джошуа Дайалл и Филипп Берти Лоуренс — взяли с собой жен-индеанок и детей.

Барбадосцы оказались на пароходе в результате трудных и сложных переговоров с участием Хуана Тисона, членов комиссии, Виктора Маседо и их самих. Все они, прежде чем дать показания, потребовали гарантий, поскольку отчетливо представляли, на что способны их начальники, которых эти самые показания вполне могли привести в тюрьму. Кейсмент пообещал, что лично вывезет их из Путумайо целыми и невредимыми.

Однако за несколько дней до прихода „Либераля“ в „Чорреру“ „Перувиан Амазон компани“ предприняла настоящую — хотя и весьма сердечную — атаку на барбадосцев, обещая им, что никаких кар не будет, а заодно и — прибавить жалованье и улучшить условия, если они останутся на своих местах. Виктор Маседо провозгласил, что какое бы решение они ни приняли, компания уже решила скостить им четверть долга за купленные в лавке лекарства, одежду, продовольствие и утварь. Предложение было принято. И меньше через сутки барбадосцы заявили Кейсменту, что никуда не поедут, а останутся работать на своих факториях. Роджер понимал, что это значит: едва лишь он уедет, надсмотрщиков посулами и угрозами заставят отказаться от своих показаний, а его обвинят, что он сфальсифицировал их или выманил шантажом. Пришлось поговорить с Хуаном Тисоном. Тот напомнил Роджеру, что, хотя не меньше его потрясен творящимися здесь безобразиями и твердо намерен исправить положение, все же остается одним из директоров „Перувиан Амазон компани“ и потому, если барбадосцы желают остаться, не может и не должен уговаривать их уехать. Один из членов комиссии, Генри Филгалд, поддержал его, приведя те же доводы: Тисон работает в Лондоне в фирме сеньора Араны и если даже требует, чтобы методы добычи каучука в Амазонии подверглись глубоким преобразованиям, то никак не желает подставить под удар свою же компанию. После этих слов Кейсменту показалось, что у него земля уходит из-под ног.

Однако положение переменилось мгновенно и вполне в духе бульварного французского романа, когда 12 ноября в „Чорреру“ пришел „Либераль“. Привез почту — газеты и письма — из Икитоса и Лимы. И оказалось, что двухмесячной давности ежедневная столичная „Эль Комерсио“ в длинной статье объявила о намерении президента Аугусто Легии дать согласие на представления правительств Великобритании и Соединенных Штатов: для расследования преступлений, совершенных на каучуковых плантациях Путумайо, туда уже направлен с особыми полномочиями виднейший член перуанского судебного сообщества доктор Карлос Валькарсель. Ему поручено вести следствие и немедленно начать судебное разбирательство с привлечением в случае необходимости сил армии и полиции Путумайо, дабы виновные не могли избежать ответственности.

Статья произвела эффект разорвавшейся бомбы. Хуан Тисон сообщил Роджеру, что Виктор Маседо, переполошившись, созвал управляющих всеми, даже самыми дальними факториями на совещание в „Чорреру“. Сам же Тисон производил впечатление человека, раздираемого жестокими и непримиримыми противоречиями. Как человек, радеющий о чести своей страны и обладающий врожденными понятиями о справедливости, он радовался, что перуанское правительство решило наконец действовать. С другой стороны, он не мог не понимать, что действия эти могут обернуться крахом „Перувиан Амазон компани“, а значит, и его собственным.

И вот слухи, сплетни и страхи, порожденные известиями из Лимы, заставили барбадосцев еще раз переменить свое мнение. Теперь они желали покинуть „Чорреру“. Опасались, что перуанцы-управляющие на них, „чернокожих иностранцев“, постараются переложить вину за убийства и пытки туземцев, а потому хотели как можно скорее покинуть Перу. Они были ни живы ни мертвы от страха.

Роджер Кейсмент, никому об этом не говоря, полагал, что, если восемнадцать надсмотрщиков вместе с ним поплывут в Икитос, может случиться все что угодно. „Перувиан Амазон компани“, к примеру, их сделает ответственными за все преступления и посадит в тюрьму или попытается подкупом или силой заставить их изменить свои показания, Кейсмента же — обвинить в фальсификации. И нашел решение: по пути в Икитос он высадит барбадосцев в одном из бразильских портов, откуда и заберет их, когда на „Атауальпе“ пойдет из Икитоса в Европу с заходом на Барбадос. Своим планом он поделился с Фредериком Бишопом. Тот согласился, но предупредил, что до самой последней минуты барбадосцев в него лучше не посвящать.

Никто из управляющих не пришел на причал „Чорреры“ проводить „Либераль“. Говорили, что многие из них решили уехать в Бразилию или в Колумбию. Хуан Тисон, еще на месяц остававшийся в Путумайо, обнял Роджера и пожелал ему удачи. Члены комиссии, которым тоже предстояло провести в Путумайо еще несколько недель, попрощались с ним у трапа. Договорились, что в Лондоне, перед тем как Роджер представит в министерство отчет, они повидаются и прочтут его.

В этот первый вечер пути по реке красноватый свет полной луны заливал небо. Дрожал и переливался в темных водах вместе с искристым отблеском звезд, что казались светящимися рыбками. Было тепло, покойно, красиво, но по-прежнему чувствовался запах латекса, словно он навсегда застрял в ноздрях. Роджер, который подолгу простаивал на корме, облокотясь о фальшборт и созерцая пейзаж, внезапно ощутил, что лицо его мокро от слез. Как чудесно, когда мир на душе, боже мой.

Поначалу от усталости и не схлынувшего еще напряжения он не мог толком работать, приводя в порядок записи и делая наброски для будущего отчета. Спал мало, а если спал — мучился тяжкими снами. Часто вставал и выходил на мостик глядеть на луну и звезды, если небо было чисто. На том же корабле плыл бразилец-таможенник. Роджер спросил его, могут ли барбадосцы сойти на берег в каком-нибудь бразильском порту, чтобы оттуда добраться до Манаоса и ждать его, а уж потом вместе с ним — до Барбадоса. Чиновник ответил, что не видит к этому ни малейших препятствий. Роджер тем не менее был озабочен. И опасался, что произойдет такое, что избавит „Перувиан Амазон компани“ от каких бы то ни было неприятностей. Своими глазами увидев судьбу амазонских индейцев, он понял: надо сделать все, чтобы весь мир узнал об этом и предпринял шаги к тому, чтобы переменить ее.

Не давала ему покоя и Ирландия. Как только Роджер ясно осознал, что лишь решительные действия, иными словами — мятеж — спасут его отчизну от „потери души“ при колонизации, от участи, которой не избежали уитото, бора и прочие несчастные обитатели Путумайо, он загорелся желанием отдать все силы подготовке восстания, призванного покончить с многовековым угнетением.

В тот день, когда „Либераль“ пересек границу и вошел в бразильские воды, Роджер наконец отделался от томительного ощущения смутной угрозы. Но был уверен, что вслед за тем, как судно войдет в Амазонку и двинется вдоль берегов Перу, вернутся к нему опасения, что какое-нибудь непредвиденное и катастрофическое происшествие погубит все дело и обессмыслит все труды последних нескольких месяцев.