– Возмутительно, Холмс. Почему ваша мать не сбежала, забрав вас с собой?

– Единственным ее прибежищем могла быть семья Верне во Франции, но моя мать держалась того убеждения, что я должен получить образование в лучших английских традициях, не хуже, чем Майкрофт.

– Разве нельзя было достичь тех же целей, не покидая страны, вдали от отца?

– Как бы я хотел, чтобы это было возможно, ах, как бы я хотел. Я… Простите мои эмоции, Уотсон, они берут верх над рассудком. Летом шестьдесят восьмого года я приехал домой на каникулы. Обстановка в доме была ужасная. Отец стал подвержен приступам дикой ярости, которые отягощались пьянством. Мать, прячась от него, все больше времени проводила в своих комнатах и выходила только к столу, тогда как мне оставалось лишь бродить по поместью и развлекать себя ботаническими исследованиями. Однажды в солнечный августовский день отец пригласил меня покататься с ним верхом. Я пришел в недоумение, ибо эта просьба исходила от человека, который до тех пор всеми возможными способами избегал моего общества. Но это была не столько просьба, сколько приказ, а я, будучи еще недостаточно сильным и смелым, не дерзнул ослушаться.

– Какое необычное положение, Холмс.

– Да, но всю его экстраординарность я смог осознать только позднее. Мы скакали по сельской местности до тех пор, пока не пришли в полное изнеможение и не загнали лошадей. Когда мы вернулись в дом, отец велел отвести лошадей в конюшню, хотя при нормальных обстоятельствах никогда не доверял мне эту задачу. Сцена, которую я застал по возвращении в дом, осталась в моей памяти навечно: неподвижное тело матери, лежащее в основании нашей внушительной лестницы. Она была мертва, все ее конечности и шея – сломаны.

– Бог мой, Холмс, какая невообразимая трагедия для вас! Где был ваш отец?

– Он стоял на коленях рядом с телом, видимо поверженный неожиданным горем. Но его лицо, Уотсон, его лицо… На нем были все признаки злорадства и триумфа. В тот момент он внушал мне большее отвращение, чем когда-либо раньше.

– Предположительно она упала, пока вы вдвоем с отцом были на конной прогулке?

– Да, так я подумал тогда. Но мне не давала покоя мысль о необычности отцовской просьбы сопровождать его на прогулке именно в тот день. Он как будто нуждался в том, чтобы кто-то мог подтвердить его местонахождение в случае, если будет задан неприятный вопрос. Но ведь он не мог заранее знать о трагическом происшествии, если только сам его не подстроил.

– Призывались ли на место события представители власти?

– Да. Сразу послали за доктором и за местным констеблем, который жил в нескольких милях от нас. Если мой отец и ожидал неприятных вопросов, то он мог вздохнуть с облегчением: не было задано ни одного. Коронерский суд вынес решение о том, что имел место несчастный случай. Едва выслушав это решение, мой отец куда-то исчез. Должно быть, на свидание с очередной пассией. Труп его жены еще не остыл, а он уже вернулся к своему распутному образу жизни. Домой я возвратился в одиночестве, абсолютно подавленный. Я был убежден, что за смертью матери стоял отец, но каким образом он приблизил ее конец? Этот вопрос не давал покоя моему юному уму. Майкрофт не вернулся домой, когда шло разбирательство, но на похоронах появился, конечно. Я не счел возможным поделиться с ним своими подозрениями.

– Вы не открыли свои страхи представителям власти? Не обращались в местный магистрат, например?

– Я сомневался, что мой детский голос будет услышан. Кроме того, была и еще одна, куда более существенная причина, не позволившая мне сделать это.

– И какая же?

– Местным магистратом и мировым судьей являлся мой отец. Нет, если я хотел узнать правду о смерти матери, то докопаться до нее должен был сам. И я принялся за дело. Начал с тщательнейшего осмотра лестницы. Я на четвереньках прополз по ней снизу доверху, разглядывая каждую ступеньку в поисках того, что могло указать на причину падения матери. Это потребовало долгих и немалых усилий, но сдаваться я был не намерен.

– Вы что-нибудь обнаружили?

– Почти на самом верху я заметил гвоздь, вбитый в левый край подступенка на два дюйма выше ступени, и это был новый гвоздь, судя по блестящей шляпке. В противоположном конце подступенка такого гвоздя не было, но зато виднелось небольшое отверстие.

– Значит, там могло быть что-то натянуто?

– Да, и когда я это понял, прояснились и действия моего отца в тот день. Пока я отводил лошадей в конюшню, он пошел в дом, чтобы узнать, удался ли его жестокий замысел. Он знал, что моя мать спустится в кухню, чтобы собрать себе обед, и был уверен, что найдет ее там, где ожидал.

– Но существовала возможность, что она выживет после падения.

– Уверен, что на этот случай у отца был заготовлен запасной план. Как только он установил, что жена мертва, то поспешил удалить гвозди и шнур – или что там еще он использовал. Должно быть, гвоздь, обнаруженный мною, не поддавался, и отец не сумел выдернуть его, а вместо этого забил по самую шляпку, так как больше ему ничего не оставалось.

– Разве этот гвоздь не являлся уликой, о которой вы могли сообщить органам правосудия?

– Он пригодился мне, но не так, как вы предположили, Уотсон.

– Думаю, я догадываюсь, каким будет продолжение.

– Не сомневаюсь. Это чудовище, мой отец, забрал у меня мою любящую, добрую мать. Я решил тогда, что он поплатится за это. Прошло несколько недель, и как-то мой отец вернулся домой в ужасном настроении, можно сказать, в бешенстве. Он велел мне следить за тем, чтобы ему не пришлось испытывать недостатка в выпивке. Последующие четыре часа я провел, поднося отцу все новые и новые бутылки. Когда ему казалось, что я недостаточно проворен, он подгонял меня побоями.

– Почему вы не удалились в свою комнату, предоставив ему напиваться до бесчувствия в одиночестве?

– Потому, Уотсон, что в моей голове созревал план, и его опьянение могло сыграть мне на руку. Выбрав подходящий момент, я предложил, чтобы отец пошел к себе в спальню с последней бутылкой, и даже помог ему подняться по лестнице и проводил до двери спальни. Прождав бесконечно долгий час, я заглянул к нему снова, чтобы проверить, в каком он состоянии. Он крепко спал, а точнее, находился в алкогольном забытьи. У меня все было готово: молоток, гвозди и бечевка. Я принял решение, и ничто в мире не заставило бы меня передумать. Действовал я как можно тише, но все же не мог не испытывать опасений, как бы удары молотка не вывели отца из бесчувственного состояния. Пять минут ушло у меня на то, чтобы закрепить растяжку в нужном месте. Коричневая бечевка сливалась с коричневым цветом морилки, которым были покрыты деревянные ступени. Удовлетворенный своими усилиями, я отправился спать.

– И все вышло так, как вы задумали?

– О да. Проснулся я около восьми часов утра. Все было тихо и спокойно. По-видимому, мой отец еще не вставал. Я оделся и вышел на улицу, постаравшись не нарушить растяжку, разумеется. Кроме отца, в доме больше не было никого, для кого моя ловушка представляла бы опасность. Садовник начинал работу в девять, однако он не заходил в дом без приглашения хозяев. С уборкой в доме помогала женщина, приходившая из деревни, но в тот день у нее был выходной. Следующие несколько часов я провел словно в полусне, отстранившись от того, что было мной сделано. Это не значит, что я не понимал, какое преступление совершаю и что случится в итоге, но мои мысли в тот день были отданы матери. Когда же я наконец вернулся, то нашел отца распростертым у подножия лестницы, руки и ноги его были согнуты под невозможными углами, он умер.