— Вы не знаете, где мистер Болтай жил последний год?

— Боюсь, нет. Я не видел его ни разу, разве что во время благотворительного вечера.

Джек поставил чай и достал из кармана фотографию Тома Томма.

— Вам знакомо это лицо?

Пемзс надел очки и посмотрел на снимок.

— Да, вроде бы видел его с Болтаем пару раз.

— А этого? — сказал Джек, протягивая ему фото Винки.

— Боюсь, нет.

— Что вы можете сказать о Лоре Гарибальди?

— Это трагедия, инспектор. Настоящая трагедия. Ведь это я их познакомил, будь я неладен. Мы с Лорой были в редингской команде по стрельбе по тарелочкам. Она была хорошим стрелком и славной женщиной. По-моему, Болтай не заслуживал её любви.

— Благодарю за оказанную любезность, — сказал Джек, — и прошу прощения, если некоторые мои вопросы были для вас неприятны.

— Не стоит благодарности, — сказал Пемзе. — Идемте, я провожу вас.

Они встали и пошли между квазидревними каменными руинами. У них над головами, сверкая экзотически голубыми перьями на хвосте, пролетел попугай.

— Вот это птица, — прошептала Мэри.

— Норвежский голубой,[55]— с восхищением произнёс Пемзс. — Прекрасное оперение!

Лола Вавум была одной из величайших актрис семидесятых — восьмидесятых годов. Её открыли в 1969 году в косметическом магазинчике «Литтлвудс» и попробовали на роль Дейрдре Фарлонг в пилотном эпизоде «Моржовой улицы, 65». Уйдя из сериала через четыре года, она прорвалась на большой экран в роли экстравагантной полицейской Джулии Хэтауэй в чрезвычайно успешном фильме «Улицы Вуттон-Бассета». За ним последовала целая череда хитов: «Убийства в Адуки-Бин», «Моя сестра пасла гусей» и «Неженатик из Ладлоу», за который она удостоилась «Мильтона». В середине восьмидесятых она получала по два миллиона долларов за фильм. Затем грянула катастрофа. Череда провалов, кульминацией которых стало в 1989 году «Дело Эйр», постоянные спекуляции по поводу содержимого шкафчика в её ванной — всё это заставило актрису навсегда уйти из кино. Присутствие на благотворительной вечеринке «Пемзс» в 2004 году стало её первым появлением на публике спустя четырнадцать лет.

«Вэллихиллский киногид»

— Сколько?! — переспросил Джек, после краткого визита в больницу Св. Церебраллума выкроивший пять минут, чтобы проглотить бутерброд.

— Сто двадцать шесть, и ещё идут, — ответил Бейкер. — Нам некогда считать. Эшли и Тиббит внизу записывают имена и адреса и одновременно стараются выловить хоть крупицу информации, относящейся к делу.

— И как?

— Пока никак. Все просто хотят помочь.

— Известие о смерти Шалтая вызвало непредсказуемую реакцию в среде его бывших подружек, любовниц, партнерш и приятельниц. Цветы стали приносить к дому на Гримм-роуд сразу, как только в прессе появился некролог, и весь двор оказался ими завален. Поговаривали, что всю ночь будут гореть свечи, а несколько часов спустя в участок потянулись бывшие его возлюбленные, готовые помогать следствию, и весь свободный персонал, которого и так было мало, занимался ими. Однако та одна-единственная его подружка, с которой им хотелось поговорить, так и не явилась.

— Спасибо, Бейкер. Передай, чтобы ребята бежали прямо ко мне, как только найдут что-нибудь важное.

Бейкер кивнул и взял мобильник.

— Итак, что вам удалось обнаружить? — спросил Джек у Мэри, которая тоже воспользовалась краткой передышкой, чтобы перекусить.

— Немного, — ответила она, глядя в свои записи. — Начальником Винки в «Пан энд Пропалл» является некто Вилан. Он уверяет, что Винки был блестящим работником и его все любили. Покойный страдал нарколепсией, но и с этим справлялись: у «Пана» хорошая репутация в смысле охраны здоровья работников. Ничем не упрекнешь. Имелось, правда, несколько случаев, когда можно было бы отпустить шуточку по поводу нарколептических расходов, но все промолчали.

— А каково мнение его сотрудников насчёт того, хватило бы ему пороху шантажировать киллера?

— Он был человеком занятым и немного нервным. Почему — никто не знает. Вы все ещё думаете, что тут замешан Соломон Гранди?

— Нет, не думаю. Он раскрыл перед нами все карты, и, как вы и сказали, у него достаточно денег, чтобы глазом не моргнув списать со счетов два миллиона фунтов.

Джек сделал глоток чаю. Его поездка в клинику Св. Церебраллума тоже оказалась малорезультативной. Лечащий врач Винки, весьма услужливый парень по фамилии Мерфи, сказал ему, что покойный лечился от нарколепсии амбулаторно почти девять лет, посещая врача два раза в неделю. Винки пропустил вчерашний прием, так что, возможно, у него что-то и было на уме. Джек также наткнулся на доктора Кватт, которая поинтересовалась у него, как продвигается дело. Она называла Шалтая Шолтом, и Джеку подумалось, нет ли в общей куче и её венка.

Он доел бутерброд, вытер руки и губы носовым платком и на мгновение задумался. «Все эти женщины…»

— Кстати, — сказал Бейкер, — Джорджо Порджа готов встретиться с вами завтра ровно в девять.

Внезапно Джека осенило, и он даже прищёлкнул пальцами.

— Конечно же! Бейкер, та квартира, которую Порджа передал Шалтаю в благодарность за отмывку денег…

— А что?

— Адрес у нас есть? Я знаю, что Шалтай прожил с Лорой в «Веселом яичке» восемнадцать лет, но он мог сохранить то жилье за собой. Должен же он был возить куда-то всех этих девиц!

Бейкер порылся в своих бумагах и наконец нашёл адрес в одном из старых ордеров на арест Шалтая.

— Вот! — объявил он. — Пемзс-Виллас, шестьсот четырнадцать.

* * *

Старое жилище Шалтая-Болтая представляло собой огромный многоквартирный дом, построенный «Пемзс билдинг траст» в начале прошлого века в наимоднейшем стиле той эпохи. В тридцатых-сороковых годах он считался очень престижным, но затем его популярность начала падать. Дорогое в содержании и ни разу не перестраивавшееся здание постоянно меняло хозяев, с каждым разом теряя в цене, поскольку каждый очередной домовладелец деньги-то брал, а вот привести имущество в порядок или хотя бы сделать необходимый ремонт не удосуживался. Некогда фешенебельные апартаменты превратились теперь в жалкую дыру — элитный вариант развалюхи на Гримм-роуд. Краска давно облезла, лепнина поплыла и размякла от ветра и дождя.

Джек, Мэри и Бейкер вошли в сырой холл, где их объял теплом густой запах тления. Из двухсот квартир, по словам дряхлого консьержа в выцветшей форме коридорного, заняты были едва ли восемь. Остальные были заколочены, а раковины, ванны и унитазы сняты, чтобы отвадить бомжей. Дом принадлежал богатому финансисту, который ждал, когда съедут последние жильцы, чтобы снести ветхое здание и построить на этом месте элитную парковку. Консьерж показал им лестницу. Лифт, если верить его рассказам, сломался ещё в семьдесят втором.